Сказка Востока
Шрифт:
— Доставить сюда, — повелел Тимур.
Буквально на руках притащили корчащегося в страданиях Моллу.
— Ты изверг, варвар, ты не человек, ты Тамерлан! — хотел было броситься он на Великого эмира, но старика сбили, и он, жалкий, скрючившись, все еще рыдая, содрогался у ног владыки.
— Кто его выпустил? — спросил Тимур и, даже не расслышав ответ: — Казнить.
Над Моллой блеснул меч.
— Стой, дурень! Я велел казнить тех, кто его охранял, — крикнул Повелитель. — А этого, — он легонько пнул носком сапога Несарта, — привести в порядок, я желаю в шахматы играть.
В подчинении
— Ты не выразил мне соболезнование по поводу смерти сына, — с осуждением заговорил Великий эмир.
— Ты прав, Повелитель, — склонился Молла Несарт. — Даже врагу мы обязаны соболезновать. Прими мое соболезнование. Но ведь погибли десятки тысяч моих соплеменников, а ты тоже молчишь.
— О, о чем ты говоришь?! Почти каждый день я теряю до тысячи верных соратников, а разве ты об этом вспоминал?
— Они, как ты, — захватчики. Пришли сюда грабить и убивать, и нет им ни моего, ни тем более Божьего прощения.
— Ну, в какой высокий ряд себя поставил, — видно, и Повелитель неплохо время провел, хорошее у него настроение. — И раз ты упомянул Бога, то все мы под ним ходим, и что бы ни произошло, предписано Им.
— Не твоим устам о Боге говорить и свои бесчеловечные дела за Его спиной прятать.
— Ну-ну-ну, опять дерзишь. Видно, плохо мой визирь поработал, — Повелитель похлопал Несарта по плечу. — Видел я, как ты с девчонками развлекался. Не ожидал, не ожидал от тебя такой прыти. А ведь Он, — Повелитель ткнул пальцем вверх, — небось, тоже все видел. Какой грех, какой харам?!
— С явной усмешкой оглядывая Моллу, Повелитель несколько отошел и с издевкой в тоне:
— Ладно, прощаю, прощаю, если извинишься за Тамерлана.
— Хм, ты себя уже вровень с Богом ставишь? — не без вызова и ответ Несарта.
— По крайней мере, я сильнее всех, с кем бы ни боролся.
— Отвечу тебе словами Пророка, мир ему и благословение: «Храбр тот, кто одолел себя, а не тот, кто победил другого».
— Жизнь — это борьба, — повысил голос Великий эмир, — по-моему, мой визирь переусердствовал, и ты еще от кайфа не вернулся в жизнь.
— Вот именно, не вернулся, — в тон ему пытается отвечать Молла Несарт. — А давай-ка оба вернемся в бренную жизнь. Давай, я тебе покажу, что ты натворил.
Молла Несарт схватил его руки, потянул к выходу.
— Ты хочешь показать мне жизнь? — спрашивал Повелитель, а сам, словно под сильным внушением, поддался зову старца.
Они вышли из шатра. На плечи Тимура накинули шубу из горностая. Несарт такой чести не удостоился.
— Вели подать сани, реальная картина жизни недалеко, — распоряжается Молла.
День был пасмурный, холодный, ветреный. Накануне выпавший
Они ехали недолго, быстро, по наклонной, в те места, где еще, казалось, теплилась жизнь, по крайней мере, там еще клубился дым.
— Поворачивай туда, — приказал Молла Несарт.
У тюрко-монголов одно хорошо: после сражений они обязательно закапывают своих воинов в общей могиле — кургане. Но после такого побоища не разобрать, где свои, а где враги, и поэтому в огромную яму кидают всех и все, в том числе останки животных и оружие, что невозможно увезти в Самарканд.
— Пошли, — довольно проворно Молла Несарт соскочил с саней и пошел, пока не остановился у помойной ямы.
— Смотри, смотри. Не зажимай нос! — требовал Несарт. — Видишь эти тысячи человеческих голов? Они, как и твоя голова, были полны стремлений и стараний в собирании земной жизни. Они усердствовали в накоплении богатств, в строительстве земной жизни, растили детей и молили о долгой и счастливой жизни. Сегодня ты видишь, они гниют, тела их истлевают. И все равно тебе неймется. В эту же могилу сливают помои и остатки с твоего пиршеского стола, — это та вкусная еда, ради которой ты ухищряешься, зверствуешь, вырывая ее у других. Вот к чему приводит твоя жизнь и твоя борьба! Ты сегодня горько оплакиваешь своего сына. А кто поплачет над ними? Ты ведь всех истребил. Помолись за них, поплачь над ними, проси прощения, изменись, стань, наконец, человеком.
— Ву-у-у! — завыл тоскливый ветер, где-то в лесу заплакали шакалы, от страха шарахнулись лошади, черным одеялом вспорхнула туча ворон, пошел косой, редкий, колючий снег, который, падая на мерзкий грунт, отбивал неровный пульс земной жизни.
— Ты меня хочешь разжалобить, несчастный старик, — сухо процедил Великий эмир. — Все предписано судьбой, и моя жизнь — это борьба с неверными, и за чистоту веры.
— Ты изверг, — прошептал Молла Несарт.
— Что? — хмурая, глубокая ложбинка вкривь пролегла на переносице Тимура, он грозно сделал шаг вперед, и, казалось, еще мгновение и Молла Несарт полетит в помойную яму, да, видно, не судьба. Послышался резвый стук копыт, лишь особо важный гонец имел право общаться напрямую. Совсем юный воин загодя осадил коня, молнией соскочил, сделав пару шагов на кривых коротких ногах, бросился на колени:
— О Повелитель, объявился Малцаг, красно-белый флаг, он напал на нас в горном ущелье.
— Коня, коня! — взревел Великий эмир.
— Как и юный гонец, он так же лихо хотел оседлать подведенного серо-белого жеребца, ногу до стремени не дотянул, его охранники чуть подсобили, он их грубо отпихнул, хотел сам, поднатужился и не смог, вновь ему помогли, а он, как сел в седло, со злостью хлестнул их кнутом по лицам. Никто руки не поднял, даже не шелохнулся.
— Эй ты, дряхлый старик, — свысока бросил он Молле Несарту, — ты, видать, нашу сказку забыл: волк козленка не съест — сам заблеет. Понял? — Молодой жеребец рвал удила, в исступлении бил копытами. — А башка этого рыжего урода, впрочем, как, быть может, и твоя, тоже будет в этой помойке скоро валяться.