Сказка Востока
Шрифт:
Сам Малцаг о такой идиллии даже не мечтал: глаза заблестели, румянец на щеках, и чувствует, как крепчает, даже голос прежний, звонкий, прорезался. Но однажды появился сгорбленный, маленький, тщедушный тип, явно мелкое должностное лицо, с парой грозных янычар — и прямо к Малцагу. От страха Малцаг съежился, мурашки по телу, язык прикусил, и это его спасло: он просто не мог открыть рот для ответа, а подоспевший Сакрел скороговоркой выдал:
— Он еще очень болен, да и вряд ли по-турецки понимает.
— А греческий, фарси,
— Полечим еще недельку, — ушел от ответа старый врач, — мы обязаны немощным сострадать, — принял он повинную позу.
В тот же день, вечером, якобы для обработки ран Сакрел увел Малцага из многолюдной палаты в свой кабинет, уложил на кушетку и, мягко поглаживая его руку, доверительно сказал:
— Молодой человек, я не знаю твоего имени, но остальное известно, — и, перехватив вопросительный взгляд Малцага, продолжил: — По внешнему облику ты, безусловно, кавказец. По количеству ран, к тому же полученных в разные периоды, ты воин и, видать, не плохой, раз многие раны впереди. Далее, ты попал в плен, скорее всего, к извергу Тамерлану. Об этом говорят твои отсутствующие уши, и они же говорят, что ты, хоть и молод, да здорово врагу насолил. Ну а это, — Сакрел коснулся клейма на плече, — это тавро я очень хорошо знаю. Купец Бочек — негодяй и мерзавец, каких свет не видывал, — при этом, тяжело вздохнув, врач встал. — Это вечная метка — ты пожизненный раб без права выкупа.
— Нет! — вскрикнул Малцаг, тоже вскочил. Он дрожал, глаза налились гневом.
— Не кричи, успокойся, — обнял его врач. — Я тебе помогу, — и, видя, как в надежде изменилось лицо Малцага, добавил: — Молодой кавказец, тем более такой как ты, — желанный слуга-охранник любого бая.
— Прислуживать я не буду!
— Это лучшая участь раба.
— Я — не раб, я — воин Малцаг с Кавказа!
— Хм, молодец, воин Малцаг, — не без иронии. — Ты действительно воин, раз даже роль галерного гребца не вышибла из тебя эту спесь.
В недовольстве заскрежетали зубы Малцага.
— Прости, — попытался исправиться старый врач, — это дух, — он отошел в сторонку. — Однако этот дух хорош на поле брани, а в рабстве — только смерть.
— Лучше смерть! — бросил Малцаг, и ему почему-то вспомнился шторм и как с этой смертью боролся. Он сел на кушетку, горестно закрыв лицо руками. — Что мне делать? Как быть?
— Понимаешь, Малцаг, в этом мире столько господ, потому что гораздо больше рабов у них под пятой. Смирись.
— Нет, нет, не могу, — уже не кричал, а почти что скулил Малцаг и вдруг оторвал руки от лица: — Помогите мне, возьмите к себе в охрану, в прислугу, как хотите.
— Хм, — как-то жалко усмехнулся Сакрел. — К счастью или к сожалению, но у меня прислуги нет, я и сам под охраной, и шаг в сторону сделать не смею.
— Это как? — удивился Малцаг.
— А вот так, — исказилось лицо врача, он вплотную подошел
— Тавро Бочека? — изумился Малцаг. — Ты тоже раб?!
— Как видишь, — сух голос врача. — Я раб Бочека. А эта больница и все остальное, включая мечеть, построены на его щедрые пожертвования. И каждую пятничную молитву одним из первых возносится имя этого самого Бочека. Хотя религия его одна — алчность и чревоугодие.
— Да как же так? — не перестает удивляться Малцаг.
— А вот так, — сух голос Сакрела.
— И вы не пытались. э-э, — умолк на полуслове Малцаг.
— Бежать? — угадал его мысль врач. — Пытался. Как и у тебя пятки выжжены. Давно бы сдох, да специальность врачевателя спасла мне жизнь.
— Рабство — это жизнь?
— Пойми, все мы рабы Божьи и должны смириться со своей судьбой, и Бог нам воздаст.
— На том свете? — заметные нотки ехидства в тоне молодого человека.
— Твоя беда — ты слабоверующий, а может, и вовсе не верующий в Бога человек.
— А купец Бочек или Тамерлан — глубоко верующие?
— Это лишь Богу виднее, — очень мягок и добр голос врача. — Наше дело — смирение и покорность.
— И что оно вам дало? — едва уловимая грубость в интонации Малцага.
— Под старость мне позволили жениться, теперь у меня три ребеночка, — он аж засиял лицом. — Поверь, семья — высшее счастье.
— А Родина?!
— Гм, — замешкался Сакрел, — у меня ее, как таковой, не было. Есть лишь многовековая мечта.
— А у меня была, есть и будет, — по-молодецки напыжился Малцаг. — И она должна быть у каждого мужчины!
Наверняка этот тон не понравился Сакрелу: явно выпроваживая пациента, он тронулся к двери.
После этого прошло несколько дней. Врач был по-прежнему внимателен, но не более того. Сам же Малцаг уже жалел о своей дерзости, пытался вновь наладить отношения, но врач его избегал. У Малцага иного выбора не было, и никого, кроме Сакрела, поэтому он настойчиво искал с ним встречи.
— Понимаете, — как можно вежливее обратился он, — мы невольно повязаны одной судьбой, одним тавро и, мне кажется, должны друг другу помогать, как братья.
— Молодой человек, — усталый взгляд в глазах врача, — в моем понятии, человека глубоко верующего, все люди — братья. А что касается тавро, то я знаю тысячи и тысячи людей с таким тавро.
— Это не люди, это рабы! — опять вспылил Малцаг. Словно боль прошибла, дернулись на скуле Сакрела желваки:
— Мой рабочий день кончился, — не своим голосом сухо произнес он и, окинув Малцага взглядом с ног до головы, быстро удалился.
Все. Смятение охватило Малцага. С ужасом он представил, как за ним явится этот горбатый паша [94]— опять кандалы — он раб. И почему не утонул? Даже в рабстве, но жить хотел? Значит, он раб.