Сказка Востока
Шрифт:
Тамерлан любил в свою сокровищницу ходить.
— Мой Повелитель, — войдя в закрома, удивился Молла, — вроде как было… даже кажется, гора еще выше стала.
— Хе-хе, так оно и есть, — доволен Властелин. — Пока я живой, ни единого камешка отсюда не вынесут, разве что принесут.
— А как же проспект перестроили?
— Это я подчиненным поручил, — невозмутим Тимур, — они люди богатые. Пусть обеднеют, а то жирком обрастут, воевать более не захотят.
— А гора за счет чего выросла? — любопытствует Молла
— Хе-хе, строптивых, зажравшихся министров казнил, их имущество конфисковал. А они должны помогать в строительстве.
— Скажи, Повелитель, — не отстает Молла. — Вот ты каждые два года, а то и год, этих министров сажаешь, вешаешь. А я вот смотрю, на освободившееся место толпами метят, даже через меня пытаются взятку дать, чтобы слово я замолвил. Разве не боятся они?
— Свято место пусто не бывает. Видать, на что-то надеются.
— Что ты околеешь или в поход надолго уйдешь, — рискует Молла и быстро исправляется, — но ты им этой радости не дашь.
— Хе-хе, первого не дождетесь. Ты уж точно, — и совсем иным голосом: — А в поход скоро пойду.
— Снова в поход? — ошарашен Молла. — Вновь истреблять? Зачем тебе все это? Посмотри, у тебя богатств на сто поколений.
— У мужчины один путь — путь войны, побед и славы. Наступила долгая пауза, после которой Несарт выдал:
— Тобой руководит лишь алчность.
Будто не слышит, Тамерлан зачерпнул в ладони камни, — его глаза заблестели, как и эти бриллианты.
— Ты ведь в прошлый раз сказал, что от них тебе пользы никакой нет, — все до чего-то допытывался Молла.
— Правду сказал, — сух голос Повелителя, — мне пользы нет. Но будь они в чужих руках, знаешь, сколько вреда мне могли бы причинить?
— Это как же?
— Гх, — кашлянул Властелин. — Ты, старик, блаженен, к деньгам и мирской суете страсти не имеешь — этим и пленяешь меня. Однако, как ты и сам знаешь, большинство людей лишь на деньги молятся. Тот, кто беднее их на дирхем — ничто, кто богаче — господь. Мне нужна власть, абсолютная власть, а для этого я должен быть самым богатым. Как на небесах — один Бог, так и на земле должен быть один Правитель. Понял?
— Понял, ты просто людоед, — не выдержал Молла.
— Ах ты, старый ишак! — от удара Несарт вновь оказался в горе алмазов.
Что ни говори, а Молле Несарту, как любому из смертных, не хотелось расставаться с жизнью, тем паче средь таких богатств, и он, съежившись, тихо промолвил:
— О Повелитель и Покоритель мира, ты не посмеешь казнить невиновного.
— На сей раз казню, ты меня оскорбил!
— О Властелин, — чуть ли не скороговоркой заговорил старик. — Ты считаешь, что надо снять голову мне за слово «людоед». Но ведь я повторил только то, что до меня о тебе сказали миллионы людей. Будь справедлив, прикажи сначала казнить их, а уж
Насупленное лицо Повелителя слегка отошло, какая-то гримаса застыла:
— Вот ты дрянь, — сказал он и продолжил, — живи, пока я добрый.
— И таким войдешь ты в историю, — все-таки не унимался Молла.
— Мц, — как усмешка, выдал губами Повелитель, — а ты в историю точно войдешь как мой придворный шут.
— Ну, — выкарабкался из камней Молла, — рядом с тобой жить — либо шутом, либо дураком быть.
Тамерлан этого не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, а сказал о своем:
— Пошли сразимся.
— А на что? — осмелел Несарт.
— На что хочешь?
— Вот на эту гору.
— Чего? — аж остановился Повелитель. — И что ты с ней будешь делать?
— Людям раздам.
— Точно, дурак, — беззлобно постановил Тамерлан.
Как и все великие люди, Властелин способен был делать одновременно несколько дел. Так, во время затяжных игр в шахматы он выслушивал многочисленные доклады, давал указы и распоряжения, а также успевал диктовать «Автобиографию» и личное «Уложение».
— Эй, писарь, не спи, — обратился Повелитель к секретарю. — Записывай. Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести. Я всегда был убежден, что занятие, наиболее достойное правителя, — это поддерживать священные войны, истреблять неверных и стараться завоевать мир.
— Что ты пишешь, что ты говоришь?! — в это время в зале появился духовный наставник Саид Бараки. Только он имел право так бесцеремонно входить и тем более перебивать Великого эмира.
Несмотря на почтенный возраст, это был статный, внешне благопристойный, довольно живой, энергичный старик, который на правах главенства стал внимательно читать последнюю запись:
— Я ведь сказал — такое не пиши, — сурово бросил он юному писарю и, быстро уничтожив запись, обернулся к Повелителю. — Мой дорогой сынок Тимур, это в первую очередь будут читать твои дети, внуки и праправнуки. Это останется в истории, а посему ты — не средоточие зла и насилия, а посланник Бога, значит добра и милосердия. Пиши, — он слегка ткнул в затылок писаря. — Уложение Тимура. Моим детям — завоевателям мира.
— Постой, постой, — попытался противиться Повелитель, — о каких завоеваниях ты говоришь? Разве я при своей жизни не завоюю весь мир?
— Сын мой, — очень ласков голос духовного наставника. — Ты и так много свершил. Уже далеко не молод. Пора и о вечном подумать. Нам надобно отныне и денно и нощно молиться, замаливать грехи.
— О каких грехах ты говоришь? — все-таки выразил свое недовольство Тамерлан. — Ведь я помазанник Божий, и ты это не раз утверждал.