Сказки балерин-прим
Шрифт:
Из Беловежской Пущи бороды раздался тонкий властный голос - яйца дроздов раскалывать этим фальцетом:
– Глаза у тебя, осмысленные, жена моя!
Живая ты! Ах, удивлен, даже росу слижу с твоих персей - достояние республики в грудях прима-балерины.
Не пугайся чёрта с вилами!
Я - тот певец, которого твой батюшка проклял и измочалил в сортире - одна и та же бородавка с волосами.
Из любви к тебе я прикинулся нищим и насиловал в тесной зловонной каморке - склепе ведьм.
Я и на базар прибегал в роли пьяного балерона, который
Все спектакли - чтобы смирить твою гордость, наклонить тебя, унизить, втоптать в грязь, за то, что высокомерно обсмеяла меня перед товарищами Королями, называла Пизабородом в честь Пизанской башни!
Не виноват я, что волосы на подбородке и на бородавке напоминают волосы на лобке бестолковой балерины.
Не сбрею, потому что подбородок мой - двойной, очень похож на ж...у - Король Жопобород, и на яички - Король Яйцебород.
Королева горько заплакала, побежала с танцем по гостям, поцеловала каждого в уста: у кого угольные губы, у кого - маковые, а кто - и без губ, потому что вырвали за разбойные дела.
Вернулась к Королю, присела в поклоне по-мужски, знала, что любят Короли растопыренные ягодицы мужичья, нет в них Правды, в ягодицах простолюдинов, но Короли ищут...
– Как мне перед тобой лечь, Король Пизабород?
Лети, душа моя, опыляй ромашки!
Ох, как мило я лепечу, умненькая прелестница с губками-бантиками!
Ах! Я достойна тебя, Король, поэтому - твоя жена, ноги мои - булки белые!
– Утешь меня, медведица белая!
Ушло время казнокрадов, мы попали в полосу безвременья, когда старухи не умирают и не оставляют наследства после смерти, а петухи поют постоянно; исчезло утро и исчез вечер.
Сейчас мы отпразднуем свадьбу - эхо до Амстердама докатится!
– Король Пизабород подмигнул придворным дамам, дамы закрыли лица веерами, что-то говорили тихо, косо поглядывали на Короля, и в очах придворных балерин проскакивали искры жалости.
Подошли художницы, нарисовали на нагой прима-балерине одежды (девушка не пожелала облачаться в шикарный бархат и атлас: тело потеет под одеждами, а нога вольно не взметнется в бесшабашном танце повелительницы волкодавов).
Отец прима-балерины, Король, который её изгнал и проклял, пришел на бал, улыбался кротко, боялся гнева - теперь уже царственной - дочери.
По древней немецкой традиции Королевна выколола глаза батюшке и оставила его кудахтать с взволнованными фрейлинами.
Пошло настоящее Европейское веселье: все поют и пляшут, руками и грудями машут, за здоровье молодых пьют фиолетовое крепкое, восхваляют прима-балерину и денег - денег золотых ей горы насыпают под ноги.
Ах, подружки мои, прима-балерины, и нас пригласят на этот вечный праздник: спляшем на столах среди амфор с фиолетовым крепким!
ПРИМА-БАЛЕРИНА ДЛИННЫЕ НОЖКИ
Бедняк-крестьянин
С Костромской напевной тоской, в которой проскакивали бусинки Амстердамского гей парада произнес:
– Жалко, что ты не родила нам нормальную дочку - прима-балерину!
Никто не пляшет на столе среди горшков, а наша единственная дочка - хлеб на неё зря переводим - худая, безгрудая тростинка карлица.
Ночью на двор пойду чёрта кочергой прогонять, не замечу дочку, наступлю на неё - и вся история Дойчеленда сгинет под моим лаптем.
– Да, если бы дочка наша превратилась в пышку фрекен, в маленькую гитлерюгендшу, то я бы отдала её в театр при Казармах; любила бы её заочно - мама моя, Берта, горюй!
– прима-балерина жена ответила со скорбным вздохом, хоронила свои мечты о яхтах, о Золотых Дворцах, о дрессированных бегемотах в ливреях и молдаванах - потешных, жизнерадостных, с Донецкой перчинкой в адских очах.
– Да полноте, друг моей, балерон-гусар!
Взяли бы гитару, сыграли жалостливое, а я бы станцевала "Лебединое озеро" - лучше, чем мечтать, что наша замарашка превратится в ограненный алмаз!
– матушка красиво выгнула спину, подняла ногу выше головы - засияло, воспламенилось в горнице.
– Пришли снова, к чему подходили робко, с опаской - к сложностям вырастить из замарашки прима-красавицу балерину с глазами-Звездами.
Для женихов нет у нас денег, женихи - куры, цып, цып, на золото сбегаются, а Космосу безразлично - модель ли у нас дочка, или - замарашка с чужими благами на уме и канализационными очками минус сто.
Вышла из склепа дочка - худющая, кривая, заморённая - печать о профнепригодности негде ставить - переломится девушка.
Глазенки чернели адской бездной, неразумной, безысходной.
– Да, не о такой дочке мы мечтали, не о ящерице чешуйчатой, - отец и мать воскликнули и в порыве единения пожали друг другу руки, скорбно размышляли о дальнейшей жизни своей уродливой карлицы.
Случился однажды крестьянин с домовым и пришлось ему ехать в лес за целебными травами.
"Сумел сделать гадкое, имей мужество отвечать перед Законом и лекарями", - словами и кнутом крестьянин подгонял себя - задумчивый житель Планеты Земля.
– Батюшка, я не красавица, но тренируюсь в балете - ножки и ручки обламываются сучками березы, но стараюсь!
– просвечивающаяся от голода дочка вышла из каморки, подстелила черной гнилой соломки и упала.
– Возьми меня в лес - хоть травку покушаю и шишки - цинга одолела; перед зеркалом иногда встану нагая, ищу груди - нет их, улетели к брусничным птичкам.
– Сдохнешь по пути, шагнешь за порог и туман саваном покроет тебя, доченька!
– отец откусил от каравая, с сомнением посмотрел на голодную дочку балерину и с глубоким вздохом житейской мудрости палача, убрал хлеб в портки.