Сказки для психов
Шрифт:
– Идиот! – крикнула Лялечка ему вслед. – Придурок, болван!
Еще несколько секунд она ошарашенно лежала на асфальте, а потом все-таки заплакала. От боли, от обиды, от недоумения. От непонимания, что произошло и почему. От того, как по-дурацки начался этот день – вот уж воистину понедельник! – и как совершенно по-идиотски он продолжается. Мимо торопливо прошли несколько человек; полная растрепанная тетка с большой сумкой покосилась неприязненно, как на пьяную.
– Девушка! – пробился в сознание громкий мужской голос. – Девушка, вы живы?
Крепкая рука подхватила ее под локоть,
– Встать можете?
– Кажется, да, - опираясь на протянутую руку, Лялечка попыталась встать – и охнула от резкой боли в колене и бедре. – Ой, кажется, нет… Больно!
Уверенно, но осторожно спаситель поднял ее под мышки, поставил на ноги.
– Ногой пошевелите. Сильно больно? Стоять можете? Как же это вы так неудачно… Неужели не видели?
– Он же сзади был, - всхлипнула Лялечка, отряхивая юбку, - а я номер набирала. Откуда я знала, что он дурак?
– Просто пьяный. Вам еще повезло, что насмерть не зашиб, от пьяных всего можно ожидать. Ну, как? Идти можете?
– Н-не знаю… - пробормотала Лялечка. – Кажется… Ой!
Мужчина поднял с земли ее отлетевшую сумочку и в лучшем стиле фронтовой санитарки перекинул Лялечкину руку через свое плечо.
– Вам, похоже, в травмопункт надо, девушка. Давайте-ка я вас подвезу, у меня тут машина рядом. Я у магазина остановился, а тут смотрю – этот горе-чемпион через дорогу рулит… едва затормозить успел, остановился у обочины, а тут – вы…
Голос его был негромким, спокойным и странным образом отвлекал от боли, поэтому кое-как, кривясь и шипя сквозь зубы, Лялечка сумела доковылять до стоящей у обочины большой серебристой иномарки. Какой именно – Бог его знает, она никогда в машинах не разбиралась.
– Не бойтесь, - сказал ее неожиданный спаситель, распахивая дверцу, - я вас никуда, кроме травмопункта не увезу. Я, конечно, люблю похищать девушек, но не с утра в понедельник.
Лялечка сквозь слезы рассмеялась немудреной шутке. На самом деле, у нее и мысли не возникло… хотя ведь предупреждала мама: не садись в машину к посторонним мужчинам… какая разница, сама она все равно не дойдет, а так… что с нее взять, в кошельке только мелочь, а длинные бабушкины серьги она вчера сняла, когда мыла голову, и забыла с утра надеть. Кое-как подобрав подол плаща и юбки, Лялечка угнездилась на переднем сиденье. Колено горело, бедро тоже. Хорошо хоть, что телефон уцелел.
Да, приятно ехать в теплом салоне машины со всеми удобствами, а не трястись в трамвае. Если бы еще не повод для такого путешествия… украдкой Лялечка рассматривала своего спасителя. Худой, очкастый, растрепанный, в лице и фигуре что-то птичье – в повороте головы, в резких движениях рук. Да и одет как-то… небогато. А машина хорошая. Усмехнулась, вытирая глаза: на принца на белом коне явно не тянет. Скорее, уж на Короля-Дроздоборода. Ой, Господи, а на работу-то она совсем опоздала! Позвонить же надо!
Когда Лялечка закончила сбивчиво и путано объяснять Насте Палне, что с ней приключилось, когда выслушала всю положенную к случаю порцию
– Видимо, у вас порядки строгие.
– Нет, - сказала она и снова расплакалась, - это просто потому, что я такая…
– Какая? – не отрываясь от дороги, спросил спаситель.
– Непутевая.
– Интересное заявление, – заметил он. – Обычно люди склонны считать виноватыми других, а не себя. Впервые встречаю такое. И что, на самом деле непутевая?
Машинально Лялечка отметила грамотную и чистую его речь, без обычных «типа того», блинов и прочих вкраплений. Объяснила, комкая в пальцах платок:
– Я все время все путаю, теряю, делаю не так. И опаздываю не в первый раз. Поэтому так… а еще сегодня – последний срок сдачи НДС, вот Настя Пална и сердится.
– Вы бухгалтер?
– Да. А вы? – рискнула спросить она.
– А я директор.
– Своя фирма?
– Нет, - он рассмеялся. – Музей.
«Вот почему так правильно говорит», - подумала Лялечка, но уточнить, что за музей, не успела: они приехали.
В травмопункте им повезло: не было очереди, зато нашлась удобная скамейка в коридоре. Врача, правда, на месте тоже не оказалось, но ждать пришлось недолго, минут пятнадцать, по российским меркам – мгновенное обслуживание. Только вот очень уж холодно – отопление еще не включили, пусто и как-то… тоскливо, что ли. Но такая тоска нападала на Лялечку во всех казенных местах, от поликлиник до сберкасс или налоговых.
Пока сидели и ждали, спаситель рассказал, что живет вообще-то не здесь, а сюда приехал в отпуск, к матери. Решил приехать пораньше, завернул к магазину, чтобы к завтраку маме печенья купить, а тут…. вот.
– Так вы идите, я же вас задерживаю! – ужаснулась Лялечка. – Как же можно!
– Пустяки, - отмахнулся он. – И кстати, давайте уже познакомимся?
Лялечка вспыхнула.
– Ляля, - пробормотала она.
– То есть Елена Викторовна.
– Костя, - сказал он ей в тон. – То есть Константин Сергеевич.
– Кто там с травмой? – раздался голос из кабинета. – Проходите!
Все оказалось не так уж плохо – только ушиб, ни перелома, ни трещин в костях. Покой, холод и лежать, а больничный – в поликлинике у хирурга. Ковылять еще и до поликлиники Лялечка отказалась категорически – там очередь в два часа длиной, больно, да и совесть надо иметь, у человека свои дела, пусть даже в отпуске. Так что она попросила Костю отвезти ее домой и этим ограничиться. А с хирургом разберется сама.
Обратно ехали молча. Только однажды, притормозив на светофоре, Костя, глядя на капли дождя, барабанящие по лобовому стеклу, негромко пробормотал:
– «В нас тлеет боль внежизненных обид,
Томит печаль и глухо точит пламя».
Лялечка, в этот момент рывшаяся в сумке в поисках ключей от квартиры, машинально отозвалась:
– «И всех скорбей развернутое знамя
В ветрах тоски уныло шелестит».
– Ничего себе! – Костя развернулся в ее сторону. – В первый раз встречаю девушку, которая с ходу опознает Волошина и знает его наизусть.