Сказки и песни цыган России
Шрифт:
Смотрит цыган на Анечку, а сам по столу знай руками шарит. Нащупает котлету и в карман ее, нащупает вторую и опять в карман, на макароны наткнулся и их в карман. Так всю еду по карманам и распихал.
— Анечка, хорошая моя, посиди еще так немножечко! — кричит, а сам потихоньку, потихоньку и домой.
С той поры он больше к господам ни ногой. Сами посудите, кому голодать–то охота?
107. Как цыган воровать отучился
Стояли
— Знаешь что, ты помоги нам. Мы хотим за сеном поехать. Травы пока еще нету, а лошади должны что–то есть. Знаю я, что у соседней деревни, у самого края леса, стога стоят.
— Да что это ты говоришь? Что предлагаешь? Это, значит, мне с вами сено воровать?
— Да ничего, братец ты мой, что ты боишься, поедем.
107
Записана на ст. Волховстрой Ленинградской обл. от А. Н. Ильинского (около 80 лет).
— Ничего, морэ... — поддержал второй брат.
Решили поехать поближе к ночи, а днем братья и их жены задумали напугать гостя. Поняли они, что тот никогда в таких делах не участвовал.
Незадолго перед этим померла в таборе старуха–цыганка, тетка их родная. Вот все и боялись покойницы. Слухи были, что ходит она по ночам во всем белом.
Вот и сговорились братья, что жены их наденут на себя белые простыни и сядут под мостом, а на обратном пути, когда телега по мосту поедет, выскочат они да напугают парня.
Сказано — сделано. Как только наступил вечер, поехали братья и гость за сеном, а цыганки оделись во все белое и спрятались под мостом. Сидят там и ждут, когда цыгане обратно поедут.
А один из братьев забежал вперед и под стогом затаился. Идет гость, вожжи распустил, к сену подходит — как свое берет. На вожжи сено накладывает. Вдруг из–под стога голос раздается:
— Сено–то не бери... Не бери сено!
Как пустился цыган бежать, а голос опять ему вдогонку:
— Не бери сено!.. Не бери сено, а садись на лошадь да поезжай с богом! — точь–в–точь старухи–покойницы голос.
Бросил цыган вожжи да бегом к шурину.
— Братец ты мой, старуха умершая не велит мне сено брать. Ей–богу, она под стогом прячется.
— Да что ты, морэ, господь с тобой, откуда взяться старухе? Похоронили ее, отпели, как полагается, иди за сеном.
— Не пойду, хоть убей меня, не пойду.
— Ну так хоть вожжи обратно принеси, вожжи–то, гляди, оставил.
Попросил цыган шурина, чтобы тот с ним вместе пошел, да он не идет.
— Иди, — говорит, — сам, не бойся, я подожду тебя здесь.
Делать нечего. Пришлось цыгану за вожжами красться. Ухватился за самый конец да наутек. Прибежал к лошади, запыхавшись.
— Родной мой, давай гони скорее! Сердце бьется, того и гляди, из груди выскочит.
— Ну что ж, садись, поедем.
Едут они, и приводит их дорога к мосту. Глядь — из–под моста фигура белая вылезает,
— Гляди–ка, старуха–то вперед нас забежала. Вот грех–то какой.
— Что ты, морэ, с ума сошел, что ли? Кабы старуха была, то она одна, а тут целых две! Езжай, морэ, дальше...
Только захотел цыган на мост заехать, глядит — поперек моста жердь протянута, дорогу перегораживает.
— Пускай коня, — говорит шурин, — ломай жердь.
— Да что ты, морэ, это старуха нарочно дорогу перегородила, пропускать не хочет.
— Езжай, что боишься? — крикнул шурин и хлестнул лошадь.
Как понесла лошадь, как взвилась! Сломала она жердь грудью и скачет на косогор. Шурин спрыгнул с телеги и под обрыв покатился, к шатрам побежал. Оглянулся цыган и аж сердцем обмер. Привидения за ним бегом бегут.
— А ну, родимая, выручай, бога ради! — вскричал цыган, и лошадь пошла еще шибче.
Въехал цыган в деревню, а там мужик ходит, в колотушку бьет, сторожит, стало быть.
— Миленький, — подбежал к нему цыган, — родненький мой, ай, дело–то какое, — и все ему рассказал. И как сено брали, и как старуху–покойницу встретили, да не одну, а целых две.
— Сена–то много взяли?
— Какое тебе сено? Разве тут до сена было? Засмеялся мужик.
— Ты что дурака валяешь? Ты что смеешься? — заголосил цыган. — Тут плакать надо. Ты уж, будь любезен, миленький, доедь со мною до нашего табора, гостем будешь. Уж я, миленький мой, тебя угощу.
А сам цыган думает про себя: «Только бы не отказался. Отдам ему три целковых, пусть обратно идет, будь он проклят!»
Еле уговорил мужика.
С той поры цыган воровать зарекся. И слово свое держал.
108. «Волшебное» ружье
Остановился у реки небольшой цыганский табор. Распрягли цыгане коней, шатры поставили, костры разожгли, а женщины пошли на речку белье постирать. Вожаком этого табора был один старик по кличке Корча. Носил он седую бороду до пояса, брови у него были косматые, волосы всклокочены, ну колдун колдуном. И взгляд какой–то острый, пронзительный. Ходил он в шелковой рубашке, подпоясанной красным расшитым кушаком.
108
Записана на ст. Семрино Ленинградской обл. от И. М. Федорова (около 60 лет).
И вот пошла жена Корчи стирать его одежду. Постирала, на куст повесила сушиться. А потом отправились цыганки в деревню, а мужчины своими делами стали заниматься, все как обычно. Под вечер все вместе собрались. Начали женщины одежду с кустов снимать. Пошла жена Корчи за одеждой, все сняла, что постирала, глядь, а кушака–то и нет. Кинулись искать кушак, шум поднялся. Мужиков как будто никто не видал возле табора. Обычно ребятишки из деревни на цыган прибегают смотреть, могли бы они ненароком кушак стянуть, так и их тоже не было, никто деревенских ребятишек в глаза не видел.