Сказки и песни цыган России

Гесслер Н. А.

Стал Корча своих спрашивать:

— Куда кушак делся? А ну–ка, ребята, отдавайте по–доброму.

— Мы не брали, ей–богу, не брали, — закричали цыганята.

И цыганки принялись клясться и божиться, что они кушака не брали.

И мужчины клянутся, что не брали:

— Тэ хав мэ дадэскиро мас! [Да чтоб я съел тело отца! (клятва) (цыг.) ]

— Глядите, ребята, — проговорил еще раз Корча и поглядел цыганам в глаза, — потом можете пожалеть,

что сразу не признались. Только зря думает тот, кто украл, что удастся ему от меня скрыться. Все равно я свой кушак найду. А вору не быть живому.

— А как ты его найти собираешься?

— Есть у меня ружье волшебное. Никого оно не тронет, а вора убьет. Так что лучше отдайте кушак подобру–поздорову.

Цыгане пожали плечами, мол, делай Корча, что знаешь, мы здесь ни при чем.

Зашел Корча в шатер и вытащил старинное кремневое ружье: огромное, тяжелое, ствол длинный такой, как у пушки. Соорудил он небольшие козелки для ружья из двух связанных кольев, приладил к ним ружье, зарядил его, насыпал на полку пороха и курок взвел.

— Идите, — говорит, — все мимо ружья этого. Кто кушака не брал, тот может быть спокоен, ружье молчать будет, а если вор пройдет — пристрелит на месте. Да вы не смотрите на меня, я и близко к этому ружью не подойду.

Засмеялись цыгане, как это, мол, ружье может без человека выстрелить? Да в то же время им и боязно: кто его знает, а вдруг пальнет ружье ненароком, от этого колдуна Корчи всего можно ожидать. А Корча все предупреждает:

— Если кушака не брал, иди смело, не бойся ничего.

Известное дело, цыгане ни бога, ни черта не боятся. «А, пускай меня убьют, — думал каждый, — по все же перед ружьем я пройду, уж больно посмотреть хочется, как ружье само палить будет. Интересно!»

И весь табор прошел перед ружьем. Однако не пальнуло оно, как Корча обещал, не пристрелило никого.

Тут цыгане совсем осмелели. Если раньше у них и были какие–то сомнения, мол, кто его знает, выстрелит или нет, то теперь решили они, что все это — пустая болтовня, что просто их вожак проверяет а вдруг вор струсит идти перед ружьем. Засмеялись цыгане:

— Что, Корча, видать, улетел твой кушак. Мы все прошли перед ружьем, больше идти некому. Может, проржавело ружье в кочевье? А может, порох сырой?

С этого дня только и разговоров было в таборе что о пропавшем кушаке Корчи да о «волшебном» ружье. А Корча на эти разговоры внимания не обращает, знай ходит да трубку свою покуривает. Однако предупредил цыган:

— Все равно ружье не троньте. А того, кто взял кушак, оно убьет обязательно.

То–то была потеха для цыганских ребятишек. Если по первому разу у них перед ружьем душа в пятки уходила, то теперь словно для них игра новая появилась: пробегут мимо ружья и кричат, заливаются:

— А не стреляет, Корча, ружье–то твое! А кушак–то твой ахнули...

Так или иначе,

как–то раз легли цыгане спать, до трех часов ночи пели, плясали у костра, а потом угомонились да по шатрам разошлись. И только сон начал глаза смыкать у цыган, вдруг слышат: выстрел раздался. Тут все сразу из шатров долой.

— Кого убило?! — кричат цыгане друг другу. — Ты жив?

— Жив! — отвечает. — А ты?

— И я жив! А кого же убило?

Посчитались цыгане, видят: вроде бы все живы.

— Так в кого же ружье жахнуло?

Стали искать. Искали, искали, а перед рассветом нашли в кустах корову убитую. Тут цыгане чуть со смеху не поумирали:

— Ха–ха–ха! Корова кушак украла.

— На шее у коровы кушак.

— Смотри, смотри, кушак на хвосте привязан.

— Глядите–ка, ребята, у коровы ноги кушаком спутаны.

Короче говоря, каждый старался как мог, один только Корча, как только увидал убитую корову, нахмурился, сверкнул глазами и приказал:

— Чтобы ни один человек к корове не подходил, чтобы никто к ней не прикасался.

Оседлал Корча своего серого коня и поехал в поле, где пастух коров пас. Привел пастуха к убитой корове:

— Узнаешь, чья скотина?

— Узнаю, как не узнать, — ответил пастух. — Ведь это Ивана нашего корова. Самый что ни есть бедняк он у нас на деревне — голь перекатная. Детишек дома уйма, одна только радость была — корова! Хоть как–то помогала век вековать. Теперь совсем им жизни не будет. Помрут детишки с голоду.

Побежал пастух в деревню и объявил мужикам, что, мол, убил цыган корову из ружья. Всполошились мужики. Жена Ивана в слезы ударилась, а Иван за топор схватился. Прибежали мужики в табор. Выходит Корча навстречу и говорит:

— Зачем, мужики, на меня напраслину возводите? Я не убивал Ивановой коровы. Ружье само выстрелило.

— Что ты мелешь, старик, как может ружье само выстрелить?

Объяснил Корча, как было дело, мол, так и так, пропал, дескать, его кушак, вытащил тогда он свое ружье волшебное да заставил поначалу всех цыган перед ружьем пройти, но только не выстрелило ружье, а ведь знали цыгане, что, если кто из них кушак украл, того смерть ждет. И вот сегодня утром выстрел раздался, сбежались все, глядят — корова убитая.

— Да что ты чепуху городишь? Что ты от ответа увиливаешь?

— И это вы напрасно говорите, ответа я не боюсь. А тебе, Иван, я за корову заплачу, так заплачу, что век помнить будешь да добрым словом станешь поминать меня.

— А мы сейчас посмотрим, что это за корова, — промолвил Корча, вынул из–за голенища цыганский нож и вспорол корове брюхо. Когда желудок разрезали, глядят: а там кушак Корчи, золотом расшитый, лежит цел целехонек.

Щедро заплатил Корча Ивану за убитую корову, а скотину велел закопать и к мясу ее не притрагиваться, мол, нечистое животное.