Сказки иных миров
Шрифт:
***
Реймун Сальвер спешился. При пульперии построена небольшая конюшня на случай прибытия путников и на втором этаже размещены ночёвки -- комнаты для гостей с полупосуточной оплатой.
Насколько Сальвер знает, в Приючье только здесь можно найти более-менее достойный приют на ночь или даже на несколько дней. Чтобы выдержать больше, нужно иметь недюжинную выдержку
Такая реакция совершенно неудивительна для женщины, не потерявшей из виду Звезды Истины за сумраком бытовых проблем.
Пока Реймун проводил Дуата и Ларе в конюшню, Надаль Пеш позаботился о хозяине пульперии: нужно было накрыть на стол, подготовить комнаты и найти конюха для лошадей. Также следовало позвать старосту с отчётами за каждые бесконтрольные четыре сезона.
Как и предполагал Надаль, деревенька, через которую редко проходят, направляясь в поместье Сальверов, весьма не ухожена. Хорошо, если здешние прикреплённые к землям моются хотя бы раз в месяц, но истинный аристократ способен держать лицо готовое скривиться от отвращения лицо, чтобы не стать причиной конфликта.
Всё-таки бестолковая масса против одного-двух разумных... не завидная судьба ожидает этих самых разумных.
После раздачи всех указаний прошло всего десять минут, как конюх был отправлен, а ужин -- подан. Реймун вернулся излишне хмурым и напряжённым даже для самого себя. О том, что произошло с ним в конюшне можно было только догадываться или просто немножко подождать.
Повесив меховую накидку на стул, Сальвер сел за один стол с Надалем и подозвал уверенно стоящего рядом с хозяином кабака старосту Бруно. В руках у него кипа листов -- отчёты. Лорды принялись за мясной ужин.
– Для кого собирается оброк?
– - спросил Реймун, прожевав.
– - Притом оброк без пушнины и мяса, который заготавливается для воза в поместье?
– - Для ведьмы, лорд Сальвер, -- честно ответил Бруно.
Пеш чуть не поперхнулся, услышав еретический ответ старосты. Сальвер также считал его весьма адекватным и верным человеком. Раньше. Теперь, видимо, он потерял рассудок. О какой ведьме идёт речь? Какая шарлатанка забрела в такую глушь только ради того, чтобы кормиться за счёт прикреплённых людей?
Сразу вспомнилась та сумасшедшая под крутым обрывом, вошедшая в воды Юка. Такая могла запудрить мозги необразованной массе, показав пару фокусов. В столице таких ведьм и колдунов -- пруд пруди. Пока не вызвана царская стража -- сразу нет никого. И не знаем никаких ведьмовских штучек.
– - Она у нас животинку лечит, -- продолжил Бруно.
– - А иногда и человека может. Её наш лекарь Паскау Горта в ученицы взял. Ну не может не ведьма совсем не спать и изредка обедать! И говорит на ведьмовском языке. И пишет не по-нашему.
Ещё долго староста распинался о чудесах, показанных ведьмой, и мистических невероятностях, окружающих её. Чем дольше он говорил,
Ненадолго лорды даже задумались, что за чудовище посетило эти края, как Бруно сказал, что ведьма из благородных женщин. Тогда всё стало на места: даже минимального женского образования хватит, чтобы сочинить правдоподобную историю, заставить простонародье поверить в неё, и придерживаться определённой линии поведения.
– - Оброк не отвозить, -- приказал Реймун.
– - С утра я самолично разберусь с этой ведьмой-обманщицей.
***
"...беззвёздное серое небо."
Последняя точка, что удивительно, далась мне с большим трудом. Очередная законченная рукопись из пятисот пронумерованных в уголке листов через пару минут отправится в заполненный доверху шкаф, который я оставила для вот таких, как нынешняя повесть, графоманских попыток.
Пожалуй, сочинительство -- это то самое, что не позволило мне до сих пор сойти с ума. Обустроившись в избушке, я начала вести импровизированный календарь, и с тех пор прошло четырнадцать тысяч семьсот два дня, за которые меня одолевал голод всего сто восемьдесят четыре раза.
Итого питаться мне нужно было один раз в восемьдесят дней. Спать четыре-шесть часов в четыре месяца или примерно по полминуте-минуте в день. С появлением в этом мире я никогда не спала дольше двух минут, хотя сутки здесь длятся точно такие же двадцать четыре часа.
В этом мире прошло сорок лет, но во мне изменилась только длина волос. Ещё во внешних уголках глаз залегли серые тени, которые мало похожи на синяки после бессонных ночей. Мускулатура, накаченная перетаскиванием тяжёлых тушек оленей и другого сбитого машиной зверья с дорог, осталась прежней, хотя здесь никакой физической работы я не выполняю.
Дрова заготавливают для меня деревенские в обмен на лечение их скота и собак, как та серо-белая лайка, выжившая после драки с волком, нынче тихо спящая в углу для "маленьких пациентов". Шуба из подкожных пузырей уже сошла с предплечья, но пса ещё долго отпаивать созданными мною из лесных трав антибиотиками и протирать антисептиком.
Лайке ещё повезло, что укус не серьёзный, и лично меня больше беспокоили царапины на животе и возможное бешенство.
Ещё деревенские, возглавляемые старостой Бруно, хозяином вернувшейся с неудачной охоты лайки, раз в три месяца поставляли мыло, бумагу для сочинений, графитные мелки (толстые отшлифованные грифели простых карандашей) и порцию еды.
Ещё приносили сладости, но только после конкретного случая исцеления какого-либо зверька или даже человека. Напару со здешним лекарем Паскау Горта сотворить какое-либо чудо представлялось более чем возможным. Тем более, о чудесах деревенские имели весьма малые представления, и любая незначительная странность казалась им необычной.