Сказки уличного фонаря
Шрифт:
И телевизор понял, что это и есть место, где нет времени, то самое счастливое место, куда попадают все, честно прожившие своё время устройства.
— Музей открыт! — услышал телевизор фразу вошедшего в зал человека, за которым зашли другие люди и подошли к стеклу, за которым был телевизор. Чтобы восхищаться им, чтобы наслаждаться им, чтобы любить.
Сон велосипеда
В одну из холодных ночей, валяющемуся на чердаке старому велосипеду приснился сон. Будто он горный велосипед
— Вау! Вау! — радовался велосипед, наворачивая педали и звеня сигналом, и гнал и гнал и гнал. И чувствовал всей своей новой карбоновой рамой, что веселится с ним весь окружающий мир и приветствует. Шумят, играя с ветром деревья, ласкает солнце. И море. Да, велосипед поднялся на высокий горный склон и увидел море. Огромная пурпурная волнующаяся гладь так впечатлила его, что он долго стоял, покачиваемый ветром в оцепенении и блаженстве, созерцая невиданное величие и красоту. И там, внизу свободную и лёгкую, летающую по волнам, он заметил доску для сёрфинга.
Разогнавшись, он влетел к ней в воду и поехал, поехал по глади водной, словно это твердь. И доска рядом томно и радостно колыхалась. Они плыли, плыли, плыли. И солнечной радости не было предела. Но, проснулся велосипед — вечный грязный чердак.
А в наступивший день сносили старый дом и велосипед сдали в металлолом. Его сжали прессом вместе с другими горемычными железяками и бросили в печь на переплавку.
Он закрыл, какие были глаза, и приготовился уйти в небытие. Но перед взором вспыхнул огонь, объял собой, взял в себя и понёс, понёс куда-то мягко и легко. Наполнил силой, вдохнул новую жизнь и — угас, оставив остывать.
Старый велосипед умер, чтобы возродиться вновь. Он открыл глаза и увидел себя — в море. Да, да! Он чудесная белокрылая яхта. Ах! Рядом доска для сёрфинга, будто знакомая давно зовёт, зовёт по волнам навстречу радости и счастью!
Сны сбываются. А у тебя?
Сварка
Летом в городском выксунском парке рабочие прокладывали трубопровод. Гремел эхом между соснами сварочный аппарат. Сварщик, спрятавший лицо за чёрную маску, облачённый в промасляную робу колдовал над плазмой электродной дуги, разбрасывая по траве и деревьям красные искры. И несколько рабочих, стоявших подле, благоговейно закрыв от сварочного зарева глаза, не заметили маленького мальчика, наблюдавшего всё это действо и невзначай схватившего в траве кривой обрезок трубы.
— Ай! Дракон кусается! — обратил на себя криком мальчик, потому что труба, ещё не остывшая обожгла ему руку.
— Ай! Ой! — кричали рабочие вслед убегающему мальчику, который рёвел и дул на больные пальцы.
И через час он, неся торжественно перед собой перевязанную руку, другой ведя свою мать, пришёл снова в парк на это место.
— Да, — подтвердили матери закончившие работать рабочие. — Мы не заметили, как он схватил
Мать подошла к обрезку, уже давно холодному и сказала:
— Ты зачем укусил моего сына? А? — и пнула трубу ногой.
Та звякнула о камень, перевернулась и подняла облако пыли.
— Вот, — сказала мать. — Ещё и сердится этот дракон.
— Ругается, — подтвердил испуганный мальчик.
— Говори же! — мать футбольнула железяку далеко в кусты и сама пошла за ней. И с минуту оттуда не выходила. А вышла радостная, держа двумя пальцами обрезок.
— Всё, — сказала она сыну. — Он больше не кусается, потрогай.
— Почему? — мальчик робко дотронулся до обрезка.
— Потому, что он кусает только неслухов, которые вовремя не хотят ложиться спать и не любят каши.
— А я буду любить! — воскликнул малыш.
— Я и сказала это дракону. Мы его отдадим дядям, а сами пойдём домой хорошими и послушными.
И они ушли из парка.
Сварщик долго рассматривал обрезок трубы и сказал серьёзно рабочим:
— Надо же, то-то я часто обжигаюсь при сварке. Дурные привычки. Всё, мужики, бросаю пьянствовать. Авось, и вправду поможет?
Птица и мышь
Как-то в одном учреждении завелись мыши. Откуда они взялись? Вероятно, из грязи, пыли и мусора. Уф, всюду мыши, грызущие компьютеры, провода и даже компьютерных мышей! Они настолько осмелели, что стали шнырять по кабинетам и коридорам белым днём. Противно? А, наверно, сами они себе не противны. Более того, может они не любят нас, людей?
Ну вот, завелись они, и спасения от них не было, везде оставляли свои коварные челюсти, чтобы утолить ненасытный свой голод. И директор фирмы вызвал санитарную помощь. И помощь в лице нескольких женщин в серых халатах насыпала по углам пропитанные ядом пшеничные зёрна.
Правда, мышей стали замечать всё реже и реже, да и аппаратура перестала быть их пищей.
Вот в один из выходных дней в открытое окно залетела синица. Она сразу обнаружила в одном углу зёрна и тут же на радостях склевала их все.
Наевшись, с полным животом, она прошлась пешком по пустому коридору и вдруг увидела под тумбочкой мышь.
Мышь, лёжа на спине и, постанывая, молвила синице:
— Ну, ладно, я-то заслуженно отравлена за то, что родилась мышью. Вот лежу и умираю. А ты? Из-за жадности своей, совершенно случайно попалась в нечаянные сети смерти.
— Что? — сначала не поняла синица истину слов мыши. — Так зёрна отравлены?
— Конечно! — через силу засмеялась мышь. — Мы все поздно это поняли.
— Вах! — заморгала синица, осматривая себя, — Я и правда, бледнею.
— Да? — удивилась мышь, рассматривая синицу.
— Да, и тошнит вроде уже, — стонала и тряслась синица, — А почему ты сказала, что отравлена заслуженно?
— Так есть, так устроено, — ответила печально мышь. — Рождение определяет дальнейшую судьбу. А судьба мышей — погибнуть от мора или мышеловки. Или — кота.