Сказы и байки Жигулей
Шрифт:
снова надел.
«Не оставляй меня, Шальдана, - попросил. – Я ведь с самого детства никаких чудес не
совершал!»
«Не беспокойся, родной мой», - услышал.
Разбежался Иван и взмыл в густой, как сметана, воздух, чувствуя телом поддержку
чьих-то невидимых рук. Сделал над Подгорами круг широкий. С теплыми дымами из труб
поиграл. Колесо от телеги на березе поправил, чтобы аистам было удобнее вить на нем
гнездо. Сделал еще два-три круга и в горы жигулевские, яркой луной обрисованные,
полетел…
На
«ЯБЛОНЯ»
Картины самарского художника NN своей пропиской мельчайших деталей сильно
напоминали фотографии. Авторитеты в искусстве их не одобряли, и на различных
художественных выставках NN получал далеко не лучшие места.
Особенно NN любил рисовать яблони. При этом яблоки у него получались всегда
такие сладкие, с розоватой пыльцой на боках, что их так и хотелось сорвать с ветки и съесть!
Однажды NN в очередной раз рисовал яблони. В баночках с надписями «для ствола»,
«для листьев» и «для яблок» перед ним находились краски. В баночке «для ствола»
находилась коричневая краска, «для листьев» - зеленая, в баночке «для яблок» находилась
желтая краска. Впервые умело нарисованная картина NN не понравилась. Обессиленный
внутренней сумятицей, он присел в кресло и уснул.
Во сне NN осознал себя летящим облаком. Где-то внизу синела Волга, напоминавшая
ствол дерева с множеством веток-притоков. На ветках, таких же синих, как и сам ствол,
висели яблоки-деревни... «Чистой воды импрессионизм!» - не рассердился почему-то NN,
хотя прежде относился к этому направлению в искусстве «как волк к зайцу».
Хорошенько вглядевшись в «яблоню», NN заметил в ее ветвях мотыльками
порхавших ангелов. На них были серые халаты садовников. С завидной мироулыбчивостью
ангелы красили жидкой известкой ствол, обрезали захиревшую листву и опрыскивали
жидкостью, отдаленно напоминавшей медный купорос, плоды. Видимо, от каких-то
вредителей своего «небесного» сада!
В этом месте NN проснулся. Музыка, наполнявшая весь этот сон, перелилась в явь. Не
медля ни минуты, он принялся наносить на уже готовую свою картину увиденную
«яблоню»...
С тех самых пор NN стал лучше понимать детей и импрессионистов.
ЧУДО-РЫБА
В
чудо-рыба. Глаза – изумруды, чешуя - зеркала, плавники - тонкий батист. Каждый вечер,
лишь только медовый месяц над лесом показывался, закипала озерная гладь, и объявлялись
на берегу четыре бобра. Не спеша, вразвалку несли они в поля камышовый коврик. На
коврике том чудо-рыба возлежала, светясь, как разноцветный фонарь. Подгорцы к ней, как
светлой богине, относились. Издали полюбуются, радость благодатную в сердце получат и
по избам своим разбредутся. Никаких неумильных поступков по отношению к чудо-рыбе не
совершали. Всякое семисложное дело проще простого решать умели. Птицы клевучие да
звери рыкучие в дружбе с подгорцами жили. Не говорили подгорцы, а рекли. Алатырь-
камень, зарытый в Жигулях еще при царе Горохе, знавали. Жили по триста лет и с песнями
умирали. Про то подгорские предания говорят. А уж какая в них доля правды имеется, пусть
каждый сам решает.
*
Случилась эта история уже в наши, покорившие аэропланом небо времена.
У фельдшера Казарина из села Рождествено заболел его единственный сын Илья,
гимназист. Заболел какой-то странной болезнью. Все мнит себя замурованным в бетонном
подвале, пугается, плачет, кричит. Сначала фельдшер пытался лечить своего сына сам, а
после к помощи видных самарских врачей обратился. Не помогло. Илья сох на глазах, и на
третий с начала болезни месяц погрузился в какой-то реликтовый бред.
Фельдшер, сельская знать, большие надежды на своего сына возлагал. Мечтал видеть
его юристом, с деньгами и положением. А тут вот такая беда случилась, такая беда...
Нафабренные усы фельдшера, торчавшие по тогдашней моде вверх, вскоре, как смоченные
водой, повисли.
Раз, в самый разгар болезни сына, проходил фельдшер мимо скамейки, на которой
грелся на солнце хилый старик. Село Рождествено большое - фельдшер помнил по имени
далеко не всех. Окликнул фельдшера старик, попросил подать выпавшую из его трясущихся
рук клюку. Тот подал. Домой идти не хотелось. Фельдшер подсел к старику, разговорился. А
старик, словно ребенок малый, все к сказкам да небылицам в разговоре тянется. От него-то и
услышал фельдшер впервые предание о чудо-рыбе. И только носом в ответ заорганил - он,
человек крещеный, языческие бредни всегда осуждал!
А ночью приснилась вдруг фельдшеру чудо-рыба, точно такая, какою ее старик