Сказы и байки Жигулей
Шрифт:
хороша и цветом бледнее.
ШАЛЬДАНА
Братья Иван и Николай Батогины вели активную революционную пропаганду в
Москве. После
скрываться в жигулевском селе Подгоры, у своей дальней родственницы тетки Анастасии.
Приехали братья в село в феврале месяце, и первой бедою, которая настигла их там,
была серобурмалиновая тоска. Братьев не устраивало буквально всё: черствость местных
крестьян, серые, завалившиеся набок избы, коровий помет на дорогах. Даже солнце, как
казалось их цивилизованным душам, светило над Подгорами в миллион раз слабее, чем над
Москвой.
Само собой разумеется, что не приняли батогинских насмешек над собою местные
мужики, и в один мартовский вечер, вооружившись кольями, пошли к братьям в гости. Но
возле самой избы тетки Анастасии дорогу им перегородил дед Никифор, первый в селе
филомагог.
«Воспитание кольём – дело надежное, - зашамкал дед. – С такого воспитания и
лошадь, и корова, и даже свинья быстро окрутку обретают. Но человек – иное существо, у
него душа богоданная имеется! Вы погодите до мая, когда в садах, полях и огородах
Шальдана объявится. Она девка опытная, сама за вас братьев уму-разуму научит. А уж коли
и ей не удастся научить, тогда смело палочную педагогику в ход пускайте».
«И вправду, - загалдели мужики, - что мы, совсем, что ли, с ума спятили, чтобы
вместо Шальданы судьбой человеческой распоряжаться? Вот уж если и она от братцев
откажется, тогда и мы потребуемся. Богу – богово, а зверю – зверево!»
Сказали так мужики и разбрелись в разные стороны.
*
А в избе тетки Анастасии с утра до вечера такие разговоры велись:
«Эх, - маялся у окна кислоглазый Иван, - Русь ты наша неприкаянная, Жигули вы мои
голоштанные! Когда же на вас, Жигули, с города дымом заводов подует?»
«Три моста через Волгу когда же вас, Жигули, поездами да автомобилями
заполонят?» – подхватывал в тон своему брату Николай.
«Вон береза стоит, - кивал головою Иван, - а на самую ее верхушку какой-то болван
колесо от телеги водрузил. Красоты нет в народе!»
«Точно, - соглашался Николай. – Не то, что в цивилизованной Англии. Там каждый
кустик, как овечку, стригут. Войдешь в парк – повсюду кубы, конусы и шары правильными
рядами располагаются. Не парк тебе, а учебник по геометрии образцовый!»
«Ты чё к колесу-то привязался? – вмешивалась
печи, в которой котелок со щами побулькивал. – Его ребятишки соседские на ту березу
взгромоздили: всё белого аиста ждут! Правда, он в наших краях и не водится совсем.
Водится лишь черный аист – тот жилья человеческого за версту сторонится. А белый аист
совсем другое дело: он гнездо свое норовит поближе к человеку свить. Пущай себе ждут
ребятишки: может, белый аист и впрямь когда-нибудь к нам прилетит!»
На этом разговор и кончался. Иван садился в очередной раз перечитывать «Капитал»
Карла Маркса, а Николай брал в руки газету «Самарские ведомости» и внимательно усваивал
самую последнюю ее страницу, на которой помещались всякого рода объявления.
*
За такими вот разговорами да делами и май незаметно подоспел, Май-Маевич, на
блёсткую от влаги почву зеленую накидку набросил. Зацвели в садах вишни да яблони,
ароматным снегом всякую молодую душу обожгли. Но только не Ивана да Николая
Батогиных: те всё до самой ночи сидят да о материализме, демократии и прогрессе долдонят!
В одну такую цветочную ночь вышел Николай в сад по нужде. Вернулся – лица на
нем нет. Вернее, есть, но другого совершенно человека…
«Ты кто такой, - спрашивает подмененный Николай своего брата.
– Скажи честно?»
«Ну, революционер, а что?» – отвечает тот.
«И я революционер, - смеется во всю глотку Николай. – Революционер луны,
Шальданы и веселых хороводов девичьих!»
Сказал так Николай и прыжками трехсаженными, как заяц, к девкам на завалинку
побежал под гармошку песни петь да семечки лузгать.
Пожал плечами Иван, страх свой одолел и в темный сад направился. Ходит среди
распустившейся красоты да брата своего Николая кличет.
«Чего гло-от-ку-то дерешь?» – слышит вдруг Иван.
Обернулся – никого…. Что за напасть! Идет дальше. Смотрит – цветущая ветка
колышется…
«Это я, Шальдана, Душа села Подгоры, веткой играю, - снова слышит. Подойди
поближе, Иван, да цветок на выбор сорви!»
Сорвал Иван, как загипнотизированный, цветок. Далекое свое детство, сказками
очудесенное, вспомнил. В руках его мнет – белый, фланелевый на ощупь, и пахнет
гувернанткой-француженкой!
Поднес Иван цветок к глазам – лепестки его в крылья гигантской бабочки
превратились, отставил от глаз – такими же гигантскими, в сажень длиной, остались…
«Да что ж это я, - рассмеялся вдруг Иван: - всё ищу, ищу в своей жизни чего-то? У
меня же в кармане нитка с иголкой имеются...»
Скинул Иван свой пиджак, пришил к нему сзади пару легких перепончатых крыльев и