Скелет из пробирки
Шрифт:
– Если выйдешь из дома до моего разрешения, можешь назад не возвращаться!
– Ты меня выгонишь! – возмутилась я. – Вот благородный поступок! Олег скривился.
– Сам уйду!
Отчего-то я испугалась и просидела семь дней тихо-тихо, из чистого подхалимства жаря каждый вечер блинчики! В воскресенье вечером Сеня не выдержал:
– Послушай, Олег, может, разрешишь Вилке выходить из квартиры? А то я превращусь в кабана!
Куприн пропустил замечание мимо ушей, но и не стал ругаться Я сочла момент подходящим и робко попросила – Ты бы хоть чуть-чуть рассказал – Нет! – гаркнул Олег, и тут зазвонил телефон. Я потянулась к аппарату – Нет, – вновь рявкнул муженек
– Тебя, из издательства – Алло, – пролепетала я, – слушаю.
Вот еще одна странность: едва услышу голосок Олеси Константиновны, начинаю ощущать себя котенком, который написал на ковер. Ну почему из моей груди вырывается идиотское прихихикивание, а ноги сгибаются в коленях?
– Виола Ленинидовна, где рукопись? – спросила редактор.
– Э. , дописываю.
– Но срок истек вчера!
– Дайте мне еще две недельки, пожалуйста! Из трубки донесся тяжелый вздох.
– Уважаемая Виола Ленинидовна, «Марко» заинтересовано в работающих авторах. Вот Смолякова, если договорились на восьмое число, седьмого уже тут – Прошу только четырнадцать дней.
– Ладно, – сухо бросила редактор и отсоединилась. Я уставилась в окно. Так! Все ясно, из «Марко» меня выгонят! Книгу не написать! Развязки не знаю, а Олег не расскажет! И просить его не стану В носу защипало. Я попыталась проглотить комок в горле и внезапно заревела в голос. До сих пор плакала лишь от злобы, но сейчас по щекам текли слезы отчаяния!
– Вилка, – бросилась ко мне Томочка, – что случилось? Успокойся!
Но я терпеть не могу, когда меня начинают утешать, я вообще не люблю выглядеть слабой, несчастной, беспомощной маргариткой. Нет, Виола Тараканова сильная! Но слезы лились по лицу, а я неожиданно ляпнула:
– Никогда! Никогда мне не стать знаменитой писательницей!
В тот же момент я разозлилась на себя до зубной боли. Вот нюня! Нечего рыдать на глазах у всех! Пытаясь справиться с истерикой, я понеслась в ванную, на бегу услышав укоризненный возглас Томочки:
– Олег! Как тебе не стыдно!
Примерно через час, умытая и внешне спокойная, я вернулась в гостиную, где домашние продолжали смотреть телевизор Надеюсь, у них хватит ума, чтобы не лезть ко мне, пусть наслаждаются фильмом по Агате Кристи.
Но Олег мигом щелкнул пультом, экран погас.
– Теперь слушайте, – велел супруг, – история длинная, запутанная Не веря своему счастью, я плюхнулась на диван. Не может быть! Куприн решил все рассказать!
– Нам кажется, – завел муж, – что Великая Отечественная война была так давно, что никаких свидетелей не осталось, но это не правда. Человеку, рожденному в двадцать первом году, в нынешнем едва перевалило за восемьдесят. Конечно, возраст почтенный, но далеко не все старики маразматики и инвалиды. Кое-кто может похвастаться хорошим здоровьем и крепким умом. Чем дальше от нас годы той кровопролитной войны, тем больше появляется легенд. Отличить правду от лжи становится трудно.
Как-то принято считать, что все советские воины были герои, а немцы – негодяи, подонки и мучители невинных людей. Но это не так. Многие немцы понимали, что Гитлер агрессор, и старались хорошо обращаться с поляками, русскими и французами. Польская писательница Кристина Живульская, бывшая узница концлагеря, в своей книге «Я пережила Освенцим» рассказывает о немце-конвоире, который помог ей бежать из заключения. Так что люди разные, и нельзя мазать всех одной краской.
Разные попадались и среди советских воинов. Вступив на территорию Германии, некоторые из них занимались мародерством, насиловали
Но время замело следы былых преступлений. Старики и старухи, убеленные сединами, одетые в воинскую форму тех лет, ищущие своих однополчан в день 9 Мая, выглядят непогрешимыми героями. Но есть среди них и предатели, такие, как Иван Селезнев.
– Кто? – подскочила я. – Про такого не слышала.
– Ты не нервничай, – неожиданно спокойно приказал Олег, – а слушай.
Иван Семенович Селезнев, 1917 года рождения, уроженец Минска, в 1941 году только-только закончил институт. Когда немцы взяли столицу Белоруссии, парень решил, что новый порядок установлен тут навсегда, и начал активно сотрудничать с гитлеровцами. Иван хорошо владел немецким, был талантлив, а фашисты, несмотря на сложившееся сейчас мнение о них как о людях, способных только пить пиво и драться, ценили умных, готовых к контакту людей.
Ване предложили очень интересную, перспективную, на его взгляд, службу: помогать в создании лекарства от рака. Селезнев мигом согласился и оказался в Горнгольце. Он не пришел в ужас, когда понял, что в лагере проводят эксперименты на людях. Ваня был снобом и считал, что человечество делится на две части: на тех, кто умен, образован, талантлив, и.., на быдло. Вторых Иван не считал за людей и преспокойно использовал в качестве «кроликов». А еще Селезнев оказался из той категории ученых, которых называют фанатиками. Ради научных результатов он был готов на все. Для Вани не существовало таких понятий, как семья, любовь, прогулки под луной, дети… Жизнь Селезнева протекала среди пробирок, и ради них он мог спокойно заложить душу дьяволу.
Имея подобный характер, Ванечка легко влился в коллектив исследователей, работавших в лагере Горнгольц. Там все были такие, начиная с полковника. Фридрих Виттенхоф пожертвовал ради науки всем. Отказался от престижной работы на медицинском факультете одного из старейших университетов Германии и уехал из уютного бюргерского городка в плохо оборудованный в бытовом плане Горнгольц только потому, что там, за колючей проволокой, можно было изучать воздействие ядов на людей. А в университете работали с мышами, лягушками и собаками.
Будучи аскетом и фанатичной личностью, Фридрих воспитал в подобном духе Бригитту, свою дочь, сделав ее медсестрой. Девушка не заканчивала училища, но дело знала прекрасно, потому что учил ее такой высококлассный специалист, как родной отец! Абсолютно беспощадный к «кроликам» и «человеческим организмам», Фридрих был очень приветлив, порядочен и даже ласков с людьми своего круга. Он, как и Ваня Селезнев, считал, что человечество распадается на две части. Виттенхоф не был националистом, он, правда, недолюбливал евреев, но легкий антисемитизм не затмил ему мозги. Если Фридрих видел, что еврей умен и образован, он мигом завязывал с ним контакт. То, что Селезнев русский, никак не сказалось на отношении к нему полковника. Виттенхоф оценил талант парня и приблизил к себе Ивана. Одно время он даже намекал, что Бригитте нужен муж, но Селезнева отпугивала немотивированная жестокость молодой девушки, ее вспыльчивость и резкость… Куда больше ему нравилась племянница Виттенхофа – Лиззи. С ней было проще. Лиззи казалась милой, спокойной, постоянно улыбалась. И еще – мать Лиззи, жена старшего брата Фридриха, была русской, эмигрировавшей в семнадцатое году из большевистской России. Выйдя замуж за немца Виттенхофа, Нина Караваева ни на секунду не забывала о своем происхождении и говорила дома с дочерью по-русски. В конце тридцатых годов родители Лиззи погибли, и Фридрих взял племянницу к себе.