Скинькеды
Шрифт:
Морошкин курил, погрузившись взглядом в ночной город. Света тихонько встала рядом и первое время молчала. Потом спросила тихонько:
– Лёш, ты из-за Вохминой сильно переживаешь?
– А ты как думаешь?
– ответил он вопросом.
– Просто я хотела тебе сказать, если бы меня так любили, то я не продалась бы ни за какие коврижки, ни за какие иномарки. Богатый - не значит счастливый.
– Я знаю, - подтвердил он последнее.
– Если б я могла, я заменила бы Вохмину...
– сказала то, что хотела сказать, Света.
Морошкин некоторое время обдумывал
– Свет, ты красивая, хорошая, добрая. Может, только лишку боевая...
– Я знаю, так всем девчонкам говорят, - улыбнулась Света, - чтоб уродкам не обидно было.
Она улыбнулась, но ей хотелось заплакать. Алексей понял это и привлёк к себе, обнял, как обнял бы старший брат младшую сестру.
– Ты не уродка, вот уж точно, я помню тебя в прошлом году. Длинные волосы, такие красивые, зачем ты под мальчугана подстриглась? Поди, ещё и пирсинг сделала?
– Сделала, - ответила она ему в плечо, - на пупе, думала, так круче.
– Так нелепее, женское тело красиво и без всяких прибамбасов, зачем смешивать его с металлоломом? Это папуаски всякие на себя чё попало вешают, а русской женщине это ни к чему. Наша должна, знаешь, выйти на улицу, плечом повести, взглядом повести - и попадали мужики вокруг.
– Скажешь...
– Я видел некрасивых, с моей точки зрения, женщин, которые умели подавать себя так, что за ними мужики полками ходили. И главная ставка в этом случае - женственность.
– Мне так здорово стоять с тобой. И вечер такой тёплый.
– Мне тоже сейчас спокойно...
Утром первым проснулся Морошкин. Рядом с ним, на нерасправленной двуспалке родителей Запрудина, свернувшись калачиком, спала Света. Оля и Валик, обнявшись лицом к лицу, спали на диване в гостиной. Или не спали, а так и пребывали в состоянии замершей нежности, боясь потревожить друг друга. Алексей тихонько вышел на балкон и осмотрелся. День обещал быть жарким. Морошкин достал из кармана план эвакуации «Торнадо» и стал рисовать на обратной стороне другой план. Закончив работу, он не решился будить своих сладко спящих друзей и спустился во двор. Направился к своему подъезду - надо было повидаться с матерью и отвести в садик Нину. Буквально у дверей он столкнулся с Ольгой Вохминой.
– Как дела в большем бизнесе?
– спросил он.
– Лёш, ты зря так, он хороший парень, я совсем не поэтому. То, что было у нас, это детство какое-то, - начала объяснение Ольга, но вынуждена была замолчать, потому что к подъезду подкатил пресловутый «Лексус».
– С ума сойти, какая пунктуальность, - подивился Морошкин.
– Алик точен и предупредителен, - обиженно прищурилась Ольга.
– Можно быть таким, когда не думаешь о хлебе насущном.
Алик между тем вышел из машины и сходу бросился на Алексея.
– Ты что, специально между нами трёшься?!
– Трутся свиньи об забор, а я домой иду, может, мне ещё квартиру поменять, чтоб не являться пред твои светлые
– Надо будет, поменяешь, - предупредил Алик.
– Да пошёл ты, ушлёпок зажиточный, махнулся бы я с тобой по дворовым правилам, да вон твои гориллы уже бегут.
Гориллы оказались весьма резвыми, и один из них на этот раз без предупреждения ударил Алексея в лицо, отчего тот упал, зажимая рукой разбитый нос.
– Извини, Алик, чуть не опоздали, - сказал он, уже не обращая внимания на Алексея, который пытался встать.
– Зря, - ответил Алик.
– Зря, - услышали они в последний момент перед тем, как всю троицу начали жёстко и массово избивать.
Дюжина абхазцев разных возрастов и комплекций во главе с Геной подбежали от соседнего подъезда и без лишних объяснений, в сущности, точно так же, как поступили с Морошкиным, начали усердно воспитывать охрану. Гена же от души наладил пинка Алику, на защиту которого выступила Ольга. В итоге охранникам пришлось отступать вслед за Аликом.
– Детей бить нельзя!
– крикнул им вслед старший Бганба, потом посмотрел в сторону поднявшегося на ноги Алексея, прижимавшего платок к разбитому носу, и задумчиво сказал: - Странные вы, русские, столько веков всех защищали, а теперь сами за себя постоять не можете...
Гена обнял Морошкина и потрепал его по плечу.
– Они же вернутся, всей кодлой своей, - сказал Алексей.
– Если понадобится, сюда вся Абхазия приедет, - ответил двоюродный брат Гены Владислав.
* * *
В десять утра вся команда сидела в кабинете директора «Дома ребёнка». Им оказалась маленькая, невысокая, худая женщина в огромных очках. Весь её внешний вид абсолютно не сочетался с образом начальника. Даже голос был тихий и вкрадчивый, совсем не командный, а просящий. Звали её Анна Николаевна.
– Вот что, ребята, - уговаривала она скинькедов, - мне ваш порыв понятен, сейчас стало больше людей, которые хотят нам помочь. И слава Богу. Но чтобы построить детскую площадку, представьте себе, нужна специальная лицензия, потому что, если что не так, не выдержит качель, ребёнок покалечится, нам потом отвечать. Мне - в первую очередь. Спросят, кто строил, и что я скажу?
Ребята молчали, удручённые таким поворотом дел. Анна Николаевна предлагала им другие способы, как помочь, но все они казались им какими-то неявными, незначительными. А она всё извинялась, будто была перед ними виновата.
– Денег я ещё не скоро найду, чтобы обратиться в строительную организацию: у социальной защиты нет, у комитета по образованию нет, у мэра планов громадьё. Уже второй год все эти железки ржавеют.
– Мы смажем, - заговорил Морошкин, у которого созрело нужное решение, коего от него ждали все ребята.
– Давайте так, Анна Геннадьевна, мы строим. Строим быстро и надёжно, по-настоящему, где нужно - посоветуемся со строителями, вон у нас Перепёлкин в строительном учится, если надо, преподавателей подключит. Вряд ли кто в таком деле откажет. А когда закончим, вы пригласите специальную комиссию из той же мэрии, пусть принимают и дают официальное заключение. Если признают негодным к эксплуатации, мы за день всё обратно сломаем.