Скиталец в полях асфоделей
Шрифт:
В их дом заглядывает Хренов, без стука, как к себе. На нём всё та же красная куртка, но вместо выражения гадкой остервенелости живая гримаса участия. Он застаёт трио врасплох, и Слава готов броситься на него со стулом.
– Эй, эй! – тормозит его Хренов. – Оставь мебель в статичном положении. Стул ни в чём не виноват. Я не ругаться пришёл, я мириться пришёл. Да, я тут пораскинул мозгами, ну не с того начал, не прав. Вы ж ребята ничего, я вижу. Мирно поговорим, а потом решим, как быть. Ага?
– Скитальца мы тебе отдать не сможем, – предупреждает Слава и объясняет
Хренов кивает и причмокивает:
– Проверим, проверим, да. Но если уж так, то в какую сторону-то мутантик убёг? А? Напрямки? К деревне пошёл? Или к пруду? Направление у него какое было? А не боитесь, что заплутает, что волки его сожрут?
– Из леса вылез – туда и ушёл, – отвечает Матвей.
Хренов и с этим аргументом согласен.
– Что ж, ну поищу в лесу, так и быть. А вы, ребятня, ну простите дядьку, ну вскипел я тогда, женщину обидел. И тебя, Слава. Ты ж Слава, брат ейный?
Слава не отвечает.
– А вы дотумкали, что за скиталец такой? Откуда взялся? А?
– Из Заказника, – выдаёт Матвей, – туда и вернётся.
– Точно. В Интернете нашёл? А? чего там только нет в этом Интернете. Всякого, и правды, и вымыслов. Скиталец из Заказника, верно. Но как он на свет взялся, знаете? Нет? А хотите, расскажу?
– Соврёшь ты, Хренов, – говорит Слава.
– Нет, врать не буду. Там есть места такие – «колодцы». Местечки эти вроде как проклятые, фонят бессовестно, лучше рядом не шлындать. И струится из этих «колодцев» свет такой лиловый, а вокруг него всё оранжевое, что твой апельсин. И раз в месяц из такого «колодца» возьмёт – да тварь какая-нибудь и выползет. Типа этого вашего скитальца. И мученья с ней, если удерёт: может скот отравить, воду испоганить. А вы вошкаетесь с ней. Сволочуг давить надо, они нелюди – нежить, ясно вам?!
– То есть, вы утверждаете, что в Заказнике есть дыры, откуда лезут мутанты? – уточняет Слава.
– Ну, – поддакивает Хренов.
– Шли бы вы отсюда!
– Не веришь что ли? Ну, зря, ну глупый паренёк. Верь – и не спрашивай, откуда взялась эта погань, просто мочи и сохраняй мир и природу нашу не измаранными.
– Почему вы сбежали из Заказника? – вдруг спрашивает Грелка, и Хренов замирает.
Потом оттаивает и говорит:
– Испугался я. Страшно мне стало. До усрачки.
– На кой фиг вам скиталец?! – снова Грелка.
– Потому что я видел их раньше, и потому что я знаю, как с ними совладать, – отвечает Хренов.
В особняке возникают несколько человек, развязных, понурых и с бегающими глазками. Все помладше Хренова, но старше Славы. Они шепчутся с Хреновым, кружат по коридору, шныряют по кухне.
– Если мутантик мой и вправду убёг, – говорит Хренов, – то я его поищу. Но если у вас припрятан, то молю – верните. Ибо бед наворотить он способен охапку. Не доводите до греха.
Процессия покидает особняк.
На улице сгущаются тёплые сумерки и некоторое время кажется, что мир притих, оставил разборки «на потом», взял вынужденный тайм-аут и переводит дух, чтобы, отдышавшись, с головой окунуться в эту замутнённую
Но тут же деревню сотрясает рокот мощных движков, и три чёрных «кадиллака-эскалэйда» антрацитовыми монолитами встают у особняка Кайгородовых, перегородив всю проезжую часть своими широкими, разбухшими боками. На порог взмывает Стариков и, осмотревшись, просит двух здоровенных лбов сторожить, будто те псы, а не люди. Сам же, коротко и сухо поздоровавшись с сыном и его товарищами, торопится на разговор с Хреновым.
>>>
Переговоры проходят на поле Хренова, в его беседке, прилаженной к трёхэтажному дворцу, воздвигнутому в старославянском стиле. Хренов этим зодчеством страшно гордится и обычно подолгу бухтит гостям о нюансах и подводных камнях, встретившихся во время строительства. Но на сей раз Хренов обходится без утомительной лекции об истории архитектуры, ведь он понимает, что перед ним человек важный, не транжирящий минут или слов понапрасну.
Стариков выпивает минералки и, сложив на кленовой столешнице в замок ладони, спрашивает:
– А вы не оборзели, мистер Хренов?! Почему-то мне кажется, что ваш мозг задымился настолько, что пора там снести стены, чтобы как следует проветрить.
Хренов посмеивается, ему нравится прямота. Когда он курил по две пачки в день, дым всегда бил в голову, и тогда, в самом деле, хотелось продырявить черепушку и впустить немного свежести.
– Поесть не хотите? – Хренов делает знак помощнику, который приносит корзину фруктов и нож для резки.
– Издеваешься? Ты угрожал моей семье! Ты совсем дурак?! – начинает выходить из себя Стариков.
– Твои детишки забрали мой товар. Украли. Я хотел его вернуть. Вот и всё, можешь сам у них спросить.
– Какой товар?! Что ты несёшь?!
– У меня скиталец убёг. И к парнишке твоему прибился. Мои следопыты быстро разнюхали. И я просил – верните мутанта Христа ради. А они ни в какую. Разве можно так с чужим добром поступать?
Стариков ослабляет ворот белоснежной рубашки, на его лбу выступает испарина. Отчего-то упоминание о скитальце в неволе да ещё так далеко от родных мест тревожит его, большую шишку, но он не до конца понимает, в чём причина укола страха. Надо бы спросить о скитальце, но совсем не хочется. Стариков курит и хочет уйти, но понимает, что разговор застыл на конфликте, который придётся разжигать или сворачивать, несолоно хлебавши.
– Хренов Борис Николаевич, не так уж много о вас известно. Отлично скрываете частную жизнь. Но про ваш опыт работы мне всё же поведали,– говорит Стариков, стараясь не смотреть на собеседника. – И колония – не самое любопытное. Вот старатель на рудниках Заказника – вот это уже разговор. У вас даже иносми интервью брали. Я видел запись, и признаю – вы можете напустить туману. Чего ж вы там напугались?
Хренов смеётся, счищает ножом с яблока кожуру и, отрезав крохотный кусок, посылает его в рот. Жуёт, держит паузу. Стариков тоже не торопится, прикидывает, долго ли бежать до свободы, успеет ли крикнуть охране, которая дожидается его с той стороны забора Хреновских владений.