Скиталец в полях асфоделей
Шрифт:
– Даже не смотри, не сдюжишь, – предупреждает Хренов, откашливается, будто поперхнулся яблочной мякотью, и просит гостя с ним выпить.
Темнеет, и во дворе зажигаются фонари. Прислуга, парень в белой рубашке и лакированных туфлях, ставит на стол графин с красным вином. Хренов разливает по бокалам и суёт один Старикову.
– Будем! – чокается и выпивает залпом.
Стариков сомневается, но всё же осушает бокал и закусывает виноградиной. Напиток сладкий и терпкий.
– Обделался я в том заказнике, это да, – кивает Хренов. – Что было, то было. Но это поперву. Потом приноровился. Даже усвоил, как орудовать, чтобы выжить. А я как есть помирал. Лёгкие сгорели за пару часов. Я дохал чёрной кровью и готов
– И Бог спас тебя? – спрашивает Стариков без издёвки, но с недоверием.
Хренов встаёт из-за стола и потягивается; из-под футболки выскакивает пузо, он его чешет и зевает. Потом машет Старикову, мол, пошли со мной, и ведёт его по железным ступенькам в подвал. Хлопает тяжёлая стальная дверь.
Стариков осматривается. Зажигается под низким потолком лампа, тусклая и усталая. Тогда-то Стариков и ощущает смертельный жар, обрушившийся на его органы, в гортани пропадает слюна, заворачиваются кишки, и начинаются опоясывающие боли. Стариков падает на колени, думает про молитву, но становится смешно и страшно. Хренов тоже вспотел и поблек, на его круглой харе застывает нездоровая ухмылка.
– Хренов, козлина, ты что мне подсыпал?! – хрипит Стариков.
– Ровно то же, что и себе. Вместе помрём, товарищ полковник, вместе сгинем со свету, будто и не было нас. А? как вам поездочка?! Не ждали вы такой поворот, да?! Наверняка воодушевлены, нервишки носятся, адреналин прёт из надпочечников! Весело вам, мистер Стариков?! А? не слышу!
– Заканчивай! Я приказываю!
– Пр-р, осади, командир, – Хренов садится на стул и прислоняется плечом к двери белого холодильника «Бирюса».
Стариков замечает и клеть, и человекоподобную тварь, которая в ней копошится. Стариков заваливается на спину, расстёгивает рубашку и старается проглотить больше воздуха, но у него не выходит. Начинается асфиксия, тягучая и дотошная. Хрип нарастает вместе с тревогой. Хренову тоже плохеет, отчего же он так спокоен? У него есть антидот! Впереди жизненноважная сделка.
– Что хочешь? – хрипит Стариков. – Проси! Дай лекарство! Умоляю.
Хренов хмыкает, открывает холодильник, и его потную рожу обдаёт сизый искусственный свет. Копошится и вынимает увесистый пакет с мясом. Хлопает дверцей холодильника и швыряет пакет на серый цементный пол.
8. Побег из Коропинска.
Последние приготовления закончены, и ребята рассаживаются по машинам. По плану первыми покидают Коропинск Слава и Грелка на её «Джипе», за ними мчится Матвей. Бензином они запасутся в Мышкине, там же и докупят еды и полезных мелочей; получается крюк, проще из Коропинска ехать сразу в сторону Архангельска, в Заказник, но манёвр вынужденный, придуманный, дабы запутать Хренова и без шума вывезти Егорку. Хотя Матвей не сомневается, что Стариков разобрался с Хреновым, и теперь им никто не помешает. Матвей целует Грелку, и та просит его не задерживаться и быть начеку.
Грелкин «чероки» покидает Коропинск и проплывает мимо поста ГИБДД, на котором снова дежурит занятый другим остановленным дальнобойщиком Лёша Панов. «Чероки» громыхает, гудит и лязгает подвеской, но Грелка прибавляет радийную музыку, настойчиво заглушая посторонние звуки.
– Не развалимся? – спрашивает Слава.
– Месяц назад ТО прошла. Всё all right! Не парься.
– Машине лет двести?
– Сто пятьдесят.
– Долгая дорога обязывает.
Грелка убавляет музыку и церемониально голосит:
– Мой дорогой, Фогель. Этот патлатый наглец, сомневающийся в твоей надёжности, страшно извиняется и просит снисхождения. Его зовут Слава и он ни черта не смыслит в классных тачках!
– Почему Фогель? Это немецкое имя, а «джип» – америкосовский до последнего винтика.
Грелка молчит и рулит, огибая море из несметных колдобин; разогнаться не выходит, но погони нет, и поездка скатывается в мерное русло. Слава зевает и пробует уснуть, но из-за качки сон не приходит. Курит и перебирает радиостанции, ища музыку, от которой не воротит. Останавливается на «Чужом небе» Смысловых Галлюцинаций. Грелка не против, ей нравится. Так и трясутся, молча, под грохот подвески и песни русского рока.
>>>
– Спастись хочешь? Жить хочешь? Ну и я хочу.
Хренов заваливается на пол, ползёт к пакету с мясом и разрывает его своими крошечными зубками. Стариков постанывает и тяжело дышит, его охватывает лихорадка. Хренов разминает пухлыми пальцами жирные куски мяса, от которого пахнет озоном и омелой. Хренов вгрызается в сырое мясо, как собака, затем кладёт шматки свежатины на грудь Старикова и рычит: «Жри, а то подохнешь!»
Стариков забывается, сил остаётся на последние вдохи. Тогда Хренов насильно впихивает ему мясо в глотку; Стариков отплёвывается, но всё-таки жуёт и проглатывает. По лицу, по подбородку стекает кровяной ручеёк, капли замызгивают рубашку и катятся по горлу; кровь холодная, но в ней совсем недавно была жизнь, и это ощущается на вкус и на запах.
В клети бесится существо – молодой скиталец – бросается на прутья, протягивает отростки пальцев к умирающим, пытается подцепить кровяные ошмётки. Хренов жрёт сам и кормит Старикова, и, наконец, оба дышат легче, будто невидимый великан снял свой лапоть с их груди.
Вернувшись с того света, Стариков просит воды, и напившись, изучает скитальца, скулящего в углу клетки. У существа нет лапы, или ноги; Стариков не определился, как относиться к тварям Заказника. Культя скитальца перебинтована, на ещё несформировавшейся морде подсохли следы побоев; тварь дрожит, забившись в угол, и мурлычет горькую, заунывный песню. Скитальцев он видел, но считать их людьми отказывался, хотя были уникумы – вроде Стевана Младича, которые уразумели их и более того – вступали в бессловесный диалог.
– Проситься домой, – говорит Хренов. Он сидит на том же стуле, рубашка в красных пятнах; сам бледный, но в глазах сияют звёзды. – Тупое создание. Выбрался из мрака, и норовит туда же. – Свистит и бросает в скитальца невидимый камень. – Нет у тебя дома, погань! Некуда тебе вертаться, мерзкая ты гадина!
– Объясняй, товарищ Хренов, что это был за смертельный номер? – спрашивает иронично, Стариков.
– Те как, покороче иль поразмашистей?
– Переходи к сути.
– Ну, вроде как, на панацею я набрёл. Лекарство от всего. Вроде. Не пробовал на СПИДе, ещё на кое-чём не испытывал. Но раковым помогает. Им легчает, а если жрать активно, то встают и будто не хворали. Мясцо гадов лечит. Уж не знаю, что в нём такого – не изыскивал, но ты сам теперь попробовал – спасает в аховых случаях. С формой поработать бы, а то не всем нравится мясо жрать, воротит некоторых. Но я так скажу, когда есть весы, и на них жить или зажмуриться, то выбора-то и нет. Надо быть дураком, чтобы помереть от приступа чести и совести. И это мы умяли его мышцы, его связки. Если надкусить печень, если почки… эффект там краше – люди подагру забывают, гепатит. А уж про сердце дряни молчу: оно и воскресить, статься, сможет, было б чем жевать.