Скитания
Шрифт:
– Нам предстоит нелегкая доля, – говорил Джордано, – мы будем зарабатывать кусок хлеба преподаванием, и надо, чтобы ты действительно мог стать моим помощником.
После недельного плавания беглецы высадились в Генуе 15 апреля 1576 года. Кончался великий пост, близился праздник Пасхи, который церковники ежегодно справляли с большой пышностью и немалой для себя выгодой. В город стекались богомольцы со всей республики, и тут их наперебой зазывали в храмы и монастыри.
Изгнанники, войдя в город, подверглись атакам зазывал.
– В нашей церкви хранится ступенька лестницы, которую праотец Иаков видел
А другой, тощий, длинный, взывал:
– В храме Егудиила вы увидите три черепа святого: один, когда ему было пятнадцать лет, другой в сорокалетнем возрасте, а третий остался после смерти. Спешите поклониться черепам святого Егудиила!
Но над всеми соперниками верх одерживал настоятель церкви Святого Павла, в которой показывали хвост того самого осла, на котором Христос будто бы въехал в Иерусалим. Джордано впоследствии писал:
«Я сам видел, как в Генуэзской крепости монахи показывают и заставляют лобызать мохнатый хвост со словами: „Не прикасайтесь, лобзайте. Это святые мощи того благословенного осляти, которое сподобилось нести Господа нашего с Елеонской горы в Иерусалим. Поклоняйтесь, лобзайте, подавайте милостыню! Сторицею воспримете и жизнь вечную унаследуете“».
Конечно, великим чудом было то, что хвост сохранился в нетленном виде в течение стольких веков. Верующие целовали его, умилялись, а главное, платили сольдо, лиры и даже флорины. А на монастырском пастбище разгуливал осел, которому предстояло лишиться хвоста, а вместе с ним и жизни, к следующей Пасхе.
Расположенный милях в тридцати к западу от Генуи на морском побережье город Ноли и прилегавшие к нему несколько десятков квадратных миль горных хребтов и долин составляли республику Ноли, независимость которой признавала и охраняла Генуя. Из Генуи в Ноли не было сухопутной дороги, так как Лигурийские Апеннины здесь вплотную прилегают к морю.
Быть может, самое название Ноли, столь созвучное с именем Нолы, милой сердцу Джордано, заставило молодого изгнанника искать там временное убежище вплоть до того времени, когда появится возможность поехать в Венецию. Из Генуи Джордано и Ченчо добрались до Ноли в рыбачьей лодке.
Беглецы поселились в доме учителя фехтования Корфиньо Бевиликва. Бывший солдат Корфиньо, заработавший за многолетнюю службу больше ран, чем дукатов, под старость вернулся в родной город, обзавелся семьей и стал учить фехтованию молодых дворян.
У Корфиньо подрастали два сына – девятилетний Пьетро и восьмилетний Паоло, и мечтой старого солдата стало обеспечить детям более высокую долю, чем его собственная. Он хотел увидеть их адвокатами, судьями, чиновниками республики, но для этого следовало дать им образование.
Джордано Бруно и Корфиньо Бевиликва быстро поладили. За полное содержание учитель и его помощник должны были обучать ребятишек итальянской грамоте, а главное латыни, этой неизбежной латыни, без которой не выйдешь в люди.
Бывалый солдат подружился с молодым постояльцем. Их сблизила общая ненависть к инквизиции. В молодости Бевиликва целый год провел в тюрьме с цепями на руках и на ногах, а попал он туда за невинную шутку по поводу одной иконы.
Бевиликва рассказал:
– Увидел я раз икону,
Бевиликва великодушно предложил давать Джордано и Ченчо бесплатные уроки фехтования. В те времена, когда людям сплошь и рядом приходилось защищать свой кошелек и даже жизнь, это предложение было ценным.
Каждый день в большом сарае слышались стук и лязг. Джордано и Ченчо фехтовали то между собой, то с Корфиньо. Он учил их всем тонкостям этого искусства.
Из Ченчо с его ростом и силой получался неплохой боец, и Бевиликва весьма одобрял некоторые удары, наносимые юношей по методу учителя. Делал успехи и Бруно, хотя частенько во время урока им овладевала задумчивость, и тогда он защищался из рук вон плохо.
Бевиликва был вхож во многие знатные дома, где обучал молодежь, и скоро по городу разнеслась молва об искусном латинисте, прибывшем в Ноли издалека. У Джордано было много свободного времени, потому что урок фехтования отнимал час-полтора в день, а с мальчуганами занимался Ченчо, сделавший в латыни большие успехи.
Бруно с удовольствием принимал предложения учить знатных юношей. Это приносило хороший заработок, а главное – у Джордано завелись многочисленные знакомства, и он начал выступать с лекциями, посвященными строению Вселенной. Как и повсюду в католическом мире, духовенство в Ноли преследовало свободную мысль, и потому приходилось говорить осторожно. Искусный оратор Бруно, говоря о планетах, о звездах, о бесконечности мира, вставлял в свои рассуждения цитаты из писания и святых отцов. Цитаты не всегда были к месту, однако в этом слушатели плохо разбирались, важно было говорить им благочестивым голосом, осеняя себя крестным знамением. Но на первом же выступлении Джордано допустил ошибку, которая привела к серьезным последствиям. После лекции к Бруно подошел старый монах-доминиканец и пытливо спросил:
– Скажите, маэстро, вы священник, сбросивший сан?
– Почему вы так думаете, святой отец? – смутился Джордано.
– Вы креститесь по священническому обряду.
– Ах, это… – Бруно замялся, но быстро нашелся. – Видите ли, меня готовили к священническому званию и приучали креститься соответственным образом, но мои родные умерли, семейное положение изменилось, и мне пришлось стать учителем…
Доминиканец отошел, покачивая головой, неудовлетворенный ответом Джордано. И тотчас около изгнанника оказался Бевиликва, из любопытства явившийся на первое публичное выступление своего жильца.
– О чем с вами говорил отец Федериго Лопес?
Джордано передал содержание разговора.
– Берегитесь этого монаха, – тихо посоветовал Корфиньо. – Он опасный человек.
Корфиньо предупреждал не зря: испанец Федериго Лопес был агентом святейшей инквизиции, и именно от него через несколько недель соглядатай Хиля Ромеро узнал, что Джованни Сенья, именующийся учителем, осеняет себя крестным знамением по священническому обряду.
Немало усилий стоило Джордано снова привыкнуть креститься, как мирянину.