Скобелев
Шрифт:
— Ну, давай обогреваться, Шурка.
Наобогревались до истомы. Откинулись навзничь на бурки, молча глядели в подернутое тучами, чуть светлеющее небо.
— Светает, — осторожно напомнил Млынов.
— Вижу, — отмахнулся Скобелев. — Знаешь, Александр Петрович, а царя-то болгарам выбирать не из кого. Болгарское дворянство Порта под корень вывела.
— Из Европы пришлют, — нехотя откликнулся Струков. — Там принцев без трона хватает.
— Это уж как болгары сами захотят.
Михаил Дмитриевич помолчал, но уж очень подмывало его на откровение, несло к обрыву, как в половодье. Подумал, прикинул,
— Знаешь, кого они хотят?
— Кого?
— Меня. Уже три делегации побывали, от всех слоев населения. Что скажешь?
— Не лезь в политику, Михаил Дмитриевич, — помолчав, очень серьезно сказал Струков.
— Ну, ты прямо — как отец. Тот уши прожужжал: не лезь в политику да не лезь в политику! А если политика в меня лезет, тогда как? Да пообещай я болгарам, что через три года на Эгейское море их страну выведу…
Скобелев неожиданно замолчал. Сел, раскурил трубку.
— Светает, — настойчиво повторил Млынов.
— Погоди. Европа смотрит косо на наши победы, и мы скорее всего уйдем из Болгарии весьма скоро. Знаешь, что я посоветовал болгарам, когда мы обсуждали с ними этот вопрос?
— Что же? — суховато поинтересовался Струков: ему очень не нравился разговор.
— Посоветовал повсеместно создавать военизированные гимнастические общества под лозунгом: «От забитости и бесправия — к самостоятельности и защите». Они с восторгом за это ухватились, и теперь в каждом селе организуется гимнастическое дружество, не говоря уж о городах. Вот и посчитай, сколько людей можно подготовить. Раз в неделю у них — обязательные занятия с окопными учениями и стрельбой по мишеням, два раза в месяц — маневры со штурмами редутов или их обороной. Я им обещал Устав для этих дружеств написать. Приступил уже, вскорости закончу.
— А где они возьмут оружие? — спросил Александр Петрович. — Знаю, что азартно собирают его на полях сражений, но этого далеко не достаточно.
— Оружие? — Скобелев помолчал, улыбнулся. — Ты захватил на станции Семерли армейские склады турок. Я приуменьшил твои трофеи в донесении, ты уж извини меня, зато всю разницу тайно передал болгарам. Ружей и патронов им теперь хватит на восемьдесят, а то и на сто тысяч дружинников.
— Ох, Михаил Дмитриевич, Михаил Дмитриевич… — с неудовольствием сказал Струков, вздохнув. — Ну, а если, не дай Бог, узнает кто об этом вашем самоуправстве? Вас же могут обвинить в государственной измене, это, надеюсь, вы понимаете?
— Знаешь, что я сказал болгарам, когда передавал оружие? — не слушая, продолжал Скобелев: глаза блестели в предрассветном тающем сумраке. — Я сказал: «Если нужно, отдайте именье свое, отдайте жен и детей своих, но оружие берегите!» Поняли, оценили совет, поклялись беречь.
— Михаил Дмитриевич, через час окончательно рассветет, — громко произнес Млынов.
— Поехали, Михаил Дмитриевич, — Струков решительно поднялся. — Коней в Босфоре искупали, водочки выпили, душу в болтовне отвели и — хватит. Не дай Бог, узнает кто или сами ненароком на турецкий разъезд нарвемся.
На турецкий разъезд нарвались на обратном пути. Правда, разъезд к ним так и не приблизился, но сопровождал, пока они не пересекли демаркационной линии. Однако разговаривать им не хотелось совсем не по этой причине.
4
А
— Возникло непредвиденное осложнение, Ваше Высочество. Турки утверждают, что в нарушение всех наших договоренностей два русских штаб-офицера якобы проводили рекогносцировку к берегу Мраморного моря. Конечно, это пустяк, который мы в конце концов уладим, но кое-какой козырь в их руках оказался.
— Я разыщу этих своенравцев, граф!
Великий князь рассвирепел не на шутку. Однако официальный запрос по всем войсковым частям поначалу ничего не дал. Главнокомандующий от всей громкой души своей выругал штабных работников и поручил расследование Струкову, которого вновь отозвал в распоряжение Главной квартиры, поскольку сам с упоением занимался предстоящим парадом в Сан-Стефано.
— Скверные вести, Михаил Дмитриевич, — сказал Александр Петрович Скобелеву с глазу на глаз. — Главнокомандующему известно о нашей милой шалости.
— Вали все на меня, — буркнул Скобелев. — Состоять в царской немилости для меня дело привычное. Ну, назад, в Туркестан, отправят или на Кавказ — эка важность!
— А если в отставку?
— Тоже неплохо. Тогда я гласом болгарского народа вплотную займусь.
Ясный намек Струкову настроение не улучшил. Он искренне привязался к порывистому и яркому герою Балканской войны, столь энергично поспособствовавшему его карьере, ценил саму карьеру, не обладал опытом царских немилостей и очень не хотел таким опытом обладать. А расследование шло своим чередом и в конце концов вывело на казачьего есаула, мимо которого как-то ночью проследовали два генерала в сопровождении адъютанта и казака-коновода.
— Узнал их? — спросил Александр Петрович, лично вызвав казачьего офицера.
— А это — как сложится, — туманно ответил есаул. — Надо будет — припомню, а нет — так самому же легше.
Казачий офицер дураком не выглядел и явно намеревался поторговаться. Однако Струков пока держал его на крючке, очень надеясь, что главнокомандующий в конце концов забудет об этом происшествии в суете своих парадных экзерсисов. Однако Николай Николаевич о возможностях устроить пакость никогда не забывал, и при первой же встрече сказал Скобелеву:
— Ты у меня на подозрении, а посему командовать парадом не будешь.
Скобелев ушел, испытав большое облегчение, поскольку парадные обязанности всегда его тяготили. И неизвестно, как бы повернулась вся эта история, если бы личный представитель Государя прибыл позже доклада Струкова. Но он прибыл до него, и главнокомандующему оставалось лишь развести руками.
— Что ж, я от всего сердца поздравляю генерала Скобелева со столь высокими милостями моего брата.
Милости и впрямь были высоки. Звание генерал-лейтенанта, пожалование генерал-адъютантом, шпага, ножны которой украшены бриллиантами, и назначение на должность командира 4-го корпуса. Кто именно столь лестно, своевременно и удачно доложил Александру II об особых заслугах генерал-майора Скобелева на последнем этапе войны, осталось тайной, но высокий покровитель был явно из числа тех немногочисленных высших сановников, которые отдавали должное Белому генералу.