Скоморох
Шрифт:
Долго мучиться размышлениями Радиму не дали. Вскоре послышались шаги и приглушенные голоса.
— Глядь, что там?
— Похоже, рыбина. Дай прихвачу…
— Сам ты рыбина! Смотри, человек!
— Точно…
Радима ткнули палкой в бок. Он легонько застонал.
— Живой… — произнес круглолицый широкоплечий молодец.
— Кто ты? Что тут делаешь? — спросил второй находчик, тщедушный мужичок в возрасте.
— Ох, люди добрые, скоморох я бродячий. Обворовали меня и утопить в колодезе думали.
— Кто ж тебя так?
— Может,
— Те б, верно, прибили. Не стонал бы он тут. Какие-то подмастерья работали, до мастеров им далеко.
— А вы сами-то кто такие? — с опаской спросил Радим.
— Душегубы местные. Но ты не боись. С тебя брать нечего, сразу видно.
— Да уж… Сегодня боги отвернулись от меня.
— Не совсем, бедолага. Мы ж тебя нашли. Идем с нами, — предложил мужичок. — У нас тут костерок недалече разложен.
— Вот спасибо, — Радим с трудом поднялся. — Мир не без добрых людей.
Душегубы повели скомороха в глубь новгородского посада. Если бы даже не пришлось пережить сегодняшние потрясения, все равно запомнить дорогу Радим бы не смог: двигались какими-то переулками, задворками, пару раз пересекали огороды. Наконец впереди заиграл алый отсвет костра. Он был разожжен под самой городской стеной, недалеко от высокой вежи-стрельницы. Вокруг сидели несколько мужей, поглощавших напитки и жареное мясо.
— Силушка с Чухой вернулись. А кто с вами? — густым басом спросил самый крупный из мужей.
— Да вот, скомороха нашли на пустоши у отравленного колодца.
— Невеселый он какой-то. И не приплясывает…
— Его избили и ограбили. Промок до нитки, бедолага. Пусть, думаем, обсохнет.
— Ежели он в самом деле скоморох, я б не стал с ним возиться. Такой и отблагодарить не сможет. Но раз привели, пусть садится. Мяса не дадим — самим мало, а меду нальем. Давеча у купчины немецкого пару бочек увели. Весело было…
Мужи рассмеялись. Радим принял рог с медом.
— А не боязно лихим людям на виду, да у самой стрельницы сидеть?
Смех стал громче.
— Чего ж нам бояться, коли я — сторож сей вежи? — Басовитый здоровяк улыбнулся.
— Да, да, Буслай — княж-человек. С ним все дозволено, — подтвердил Чуха. — Княжьих да бископьих не задеваем, а уж остальным — как повезет.
Радим пригляделся к здоровяку. В самом деле, он несколько отличался от остальной компании как манерами, так и одеждой. Душегубы с виду напоминали недомовитых смердов — потертые лапти, грязные онучи, простые холщовые портки и рубахи, латаные кафтаны, дешевые ножи и топоры у поясов. Буслай одевался богаче: тело прикрывали узорчатая рубаха и крепкий кожух доброй работы, порты были сшиты из хорошо выделанных волчьих шкур, на ногах складно сидели яловые сапожки, и, что самое примечательное, — на руках здоровяка были надеты кожаные рукавицы. Перепоясанный широким ремнем с заткнутыми за него двумя кривыми кинжалами, вооруженный франкским мечом на блестящей заклепками перевязи, он выглядел как воин, который всегда готов к схватке.
— Добрый мед, — заметил
Его пробирала дрожь, кожа покрылась мурашками. Попросить у разбойничков одежду Радим никак не решался. А те делиться пожитками не спешили.
— Постой! А как тебя звать? — отрок с противоположной стороны костра внезапно оживился.
— Радим…
— Радим? Ты!
Отрок вскочил. Никто не успел даже ахнуть, как он через огонь прыгнул на скомороха. Нечаянно задетые головни рассыпались со снопом искр. В руке нападавшего блеснуло лезвие. Несмотря на ненависть, исказившую лицо, Радим признал Курю.
— Сгинешь за Умилку и Зяму, гад!
— Почто? — успел выкрикнуть Радим и тут же был повален на спину.
Первый удар скоморох отбил. Лезвие вспахало землю. Отрок занес оружие снова.
— Погодь!
Рука в кожаной рукавице крепко стиснула запястье Кури.
— Тут только я решаю: кого казнить, кого миловать.
— Буслай, дай порезать его. Скоморох Зяму и Умилку бискупу на расправу выдал.
— Правда? — спросил здоровяк Радима.
— Ложь! Не было такого! Я с Умилкой у двора Ост-Ромирова как расстался, так и не видел ее более.
— Потому, гад, что схватили ее!
— То не моя вина!
— А вот Зяма был уверен, что твоя! Буслай, дай я его порешу!
Буслай отпустил отрока.
— Скоморох, плохо твое дело. Я знал Зяму и Умилку — славные ребятишки.
— Но я ни в чем не виновен! Я даже не знал, что кого-то из них схватили! Да я сам за Умилку до смерти биться готов!
— Лжешь! — выкрикнул Куря, но как-то не слишком уверенно. — Мы с Зямой, как узнали, что Умилку гриди бискупьи утащили, так сразу в Софию пошли, а там попы только о скоморохе и шептались!
— Что они обо мне шептали?
— Не важно! Плохо слышно было. Но мы сразу догадались, что ты ее сгубил. Попам за золото продал.
— На, обыщи! Нету никакого золота!
— Так тебя ж обобрали. Тебе Бог мстит! А сейчас и я отомщу!
— А Зяму-то, Зяму за что взяли? Тоже я виноват?
— Он полез к диакону Умилку требовать. Тут его и прихватили. Все из-за тебя!
— А хошь докажу, что я в сем несчастии не виновен?
— Попробуй.
— Я соврал, сказав, что попал в колодезь от лихих людей. Остромир выдал меня бискупу, а тот велел утопить. За что убить надумали — ума не приложу. Коли узнают, что я жив, — удивятся очень. Так что рискни, проверь. Стал бы я здесь сушиться, имей возможность вернуться к Остромиру!
— Складно говоришь. Только мало я к тебе веры питаю.
— А хошь Умилку и Зяму спасти помогу?
— Ты?
— Я.
— Взаправду?
— Чем желаешь поклянусь!
— Слыхали мы уже твои клятвы!
— Хошь, пойдешь со мной и будешь нож рядом держать. Коли уклонюсь куда или что неверно сделаю — режь без промедления!
— Один с тобой не справлюсь… Лучше скажи, как спасти их, я сам все сделаю! А тебя тут постерегут. Ежели пропаду — удавят.
— Где их держат-то?