Скопа Московская
Шрифт:
— Это бесчестье тебе, Михаил, — выдал как только я вернулся на своё место Хованский, — и всем нам вместе с тобой.
— Выходит зазря кровь лили, — подлил масла в огонь Мезецкий. Он ещё не вполне оправился после Клушина и был бледен, однако остроты ума не утратил и раны, полученные в сражении с поляками, на неё никак не повлияли. — Не будет нам, воеводам, и дворянам с детьми боярскими никакой награды. Вот она цена царю Василию. Кто последний ему в уши дунет, тот и будет по золоту ходить да с серебра есть.
— Ты не с деревянной тарелки ешь, Даниил Иваныч, — осадил его я. Хотя он был и постарше меня годами, но разница в местническом
— Коли дворяне да дети боярские по поместьям разъедутся ни с чем, — осторожнее заметил Голицын, тоже бледный после Клушина. Я вообще не был уверен, что увижу его, настолько тот был плох после сражения, однако князь нашёл в себе силы прибыть на большой пир по случаю изгнания ляхов из-под Москвы, — так их более не соберёшь на новую войну. Не приедут просто, а может и хуже того, пойдут к тому, кто копеечку не только сулит, но и платит.
— Царь вызовет меня обязательно, чтобы новую службу дать, — заверил его я, — тогда и напомню ему о нуждах служилых людей по Отечеству.
Пир шёл своим чередом. Менялись блюда, плясали скоморохи, поднимались здравицы. Вот только за нашим, воеводским, столом разговоры шли тяжёлые и думы думались исключительно мрачные. Не было веселья среди тех, кто лил кровь за Отечество, и неприятно было мне слушать, как хулят они моего царственного дядюшку. Мрачнее наверное было только за столом пленным ляхов, они по большей части надирались, однако вели себя прилично. Все помнили о судьбе многих соратников первого самозванца сразу после его свержения и убийства. Начни они тут буянить, вполне могут разделить её.
Мне же в голову раз за разом приходила мысль, что надо бы заглянуть в госте к куме, супруге князя Дмитрия, да напомнить какой за ней должок передо мной. Куда бы ни отправился я, хоть в опалу, хоть в ссылку, он должен умереть в муках через пару недель после моего отъезда. Это я решил твёрдо. Потому что именно князь Дмитрий своей трусостью и корыстолюбием тянет на дно царя Василия и всю Отчизну вместе с ним. Свергать царственного дядюшку я не собираюсь — хватит России узурпаторов, как началось с Бориса Годунова, так и пошли все несчастия, пускай себе правит, не такой уж он и скверный царь. Однако князь Дмитрий должен умереть. И умереть так, чтобы смерть его не бросила на меня тень. Потому-то и надо наведаться к куме да спросить с неё должок.
С такими мыслями провёл я весь остаток пира и отправился домой.
Несмотря на то, что час был ранний, пир-то по обыкновение продлился едва ли не до первых петухов, меня встречали мама и жена. Кажется, я малость перебрал со мёдом, отчего едва не повалился наземь, как только с коня спрыгнул.
— Отчего не весел ты так, Скопушка? — сразу же спросила у меня Александра. — Или скверно тебе было на пиру у царя?
Глаза её наполнились страхом. Она ведь отлично помнила каким вернулся я с крестин у Воротынского, наверное, сейчас я выглядел не сильно лучше. Вроде как по воспоминаниям князь Скопин не имел особого пристрастия к зелёному змию, но сегодня я нарезался так, как в последний раз пил перед отправкой на полигон ещё в прошлой своей жизни. Тогда уж наотмечались от души! Сейчас же, как и в тот раз, я пил с горя, но этой ночью на пиру я оплакивал своего царственного дядюшку и Отчизну заодно. Тяжко ей придётся, очень тяжко. Это я понимал, однако поделать ничего не
— Душно мне там было, Александра, — честно ответил я. — Совсем будто воздуха не было.
— И как же наградил тебя государь? — поинтересовалась куда более практичная матушка. Она уже видела, что я просто пьян до изумления, но умирать прямо сейчас не собираюсь.
— Новой службой, — рассмеялся я пьяным смехом. — У меня же есть всё — и сабля, и саадак, и конь добрый, и доспех крепкий. Что ещё слуге государеву надобно?
— Опала значит, — кивнула мама. — Совсем потерял голову государь наш. А ты, Миша, спать иди. Проводи его в покои, Александра, но не оставайся с ним. Пары винные да медовые ребёнку повредят, а Миша сейчас только ими дышит.
Опираясь на руку верного Зенбулатова, который хотя и крещённый, а по татарскому обычаю вина не пил, я вместе с Александрой прошёл в свои покои.
— Отчего же душно так у царя было-то? — спросила моя жена по дороге. Шагал я медленно и осторожно, и всё равно задевал все углы да пару раз приложился головой о притолоку. Прямо как в первые дни в теле князя Скопина, когда я только обживался, если можно так выразиться, в нём, и не представлял ещё габаритов тела, доставшегося мне в наследство от умершего князя.
— Награждение непричастных, — рассмеялся я снова, хотя вряд ли супруга моя поймёт шутку родом из далёкого двадцатого века. — Герой-то всей войны теперь царёв брат Дмитрий. Ему честь, хвала и награда. Про меня же уже говорят, что я-де Жигимонта от Смоленска до стен Москвы довёл.
Новостью о таких слухах, которые начали распускать ещё с самого начала наступления польского короля на столицу, поделился со мной князь Мезецкий. Да и Голицын подтвердил её. Хорошо готовил почву для своей авантюры князь Дмитрий, ничего не скажешь.
— Вот за что мне выходит опала, Александра, — добавил я. — За то, что кровь лил и ляхов да воров не щадил.
Много было обиды в моём голосе. Много её скопилось во мне. Как же так выходит, что войну на себе тянут одни, а лавры её пожинают другие. Сколько раз читал об этом и не верил, а теперь вот самому довелось столкнуться. И как же тяжело после такого вот пира продолжать служить государю, как прежде! Хотелось разорвать на груди дорогой опашень и рубаху, так душно мне было, так тяжко. Но не при беременной жене же это делать.
Вот и шагал медленно и тяжко ступая, натыкаясь на многочисленные углы и едва не считая лбом притолоки. Как слуги раздели и уложили меня в просторную постель, помню плохо. Вообще последнее что помню, как лежу в кровати, а Александра сидит надо мной и гладит по голове. Говорит что-то ласковое и я ей даже вроде отвечаю, но как-то на автомате, мозг над ответами не задумывается. С этим и уснул.
[1]Алевизов ров — фортификационный ров, существовавший с 1508 по 1814 год на территории Красной площади в Москве. Канал проходил вдоль стен Кремля от Угловой Арсенальной до Беклемишевской башни и соединял Неглинную с Москвой-рекой. Был назван в честь архитектора Алевиза Фрязина (Нового), руководившего строительством сооружения