Скопа Московская

Сапожников Борис Владимирович

Это был невероятный риск, однако обойтись без него я никак не мог. Все гусары втянулись в схватку, теперь некому нас остановить. Малое число панцирных казаков и союзной ляхам кавалерии, не в счёт. Даже если выйдут в поле, их легко остановят хаккапелиты, которых я держал в резерве.

— Делавиль! — вскинул я над головой палаш. — В атаку! На гусар!

И поместная конница вместе с наёмными кавалеристами ринулась в атаку. Самоубийственно рисковую, однако без неё нам не сегодня не победить.

Если вчера мы атаковали гусар после залпа, растерявшихся, понесших потери, то теперь пришлось встретиться со злыми, попробовавшими крови — и жаждущими ещё. И рубка сразу началась прежестокая. Концежи и сабли звенели о доспехи. Наёмники успели только один раз

выстрелить из пистолетов в упор, и тут же пришлось кидаться в съёмный бой вместе с дворянами и детьми боярскими. Гусары приняли наш натиск и ответили на него. Мы рубились так же жестоко, как вчера. Так же безумно, как при Клушине. Даже под Смоленском не было такого безумия.

Я снова бил по головам и плечам, разбивал прочным эфесом палаша лица — наносники гусар не особо спасали от моего удара. Мой трофейный аргамак не уступал большинству гусарских, и не боялся их. Злобный, кусачий кровный жеребец сам наскакивал порой даже на более крупных вражеских коней, давая мне преимущество перед не привыкшими к такому сопротивлению гусарами.

Но в этот раз схватка была недолгой. Гусары устали после стольких атак на немецкую пехоту и солдат нового строя, и пускай и сумели сдержать нашу атаку, но сбить нас с поля у них не вышло. Мы разъехались спустя несколько минут отчаянно жестокой рубки, которая обошлась нам слишком дорого. Ляхам и не надо было добивать нас, это их командиры отлично понимали. Достаточно снова собраться для последнего удара. И вот его-то мы уже можем и не выдержать.

Вернувшись в гуляй-город, я первым делом велел Хованскому укреплять разбитую городьбу. Прежде через этот участок выходила и возвращалась пехота, да и кое-кто из дворян и детей боярских проскакивал здесь, чтобы поскорее соединиться с товарищами, отступавшими за гуляй-город. Теперь же настало время закрепиться в таборе и держать удар. Вот только две передовые крепостицы, куда тут же потянулись стрельцы Трубецкого и покатили малые пушки для обстрела гуляй-города, теперь сыграют с нами недобрую шутку. Конечно, Паулинов уже сосредоточил против них нашу артиллерию, обстреливая крепостицы, вот только стрельцов это не останавливало. Прямо под ураганным огнём с нашей стороны они оборудовали позиции для собственных пушек и вскоре открыли ответный огонь. Пока ещё не сосредоточенный и довольно вялый, но с каждым залпом он становился всё уверенней и точнее.

— Немцев притащили вместе с пушками, — заявил чёрный от порохового дыма Паулинов. Кафтан его дымился в нескольких местах, но он не обращал на это внимания. — Стрельцы-то вряд ли так ловко с пушками управились, да и ляхи не великие мастаки из них палить.

— Нам от этого не легче, — невесело усмехнулся я. — Ты сможешь подавить их?

— Не сразу, — потёр поросший седой щетиной подбородок Паулинов. Он носил только усы на голландский манер, отчего кое-кто из стрелецких сотенных голов и даже десятников посмеивались над ним, но ровно до первого боя, когда пушки Паулинова и Валуева собирали кровавый урожай и прикрывали дерущуюся пехоту. — Завтра к обеду, наверное, разобьём их, но не раньше.

Столько времени у нас просто не было, но я ничего говорить ему не стал. Смысла нет. Паулинов достаточно умный человек и сам всё отлично понимает.

Под гром канонады строились за крепостями гусары, готовясь атаковать гуляй-город. Посоха как могла укрепляла наш табор, однако в то, что массе вражеской кавалерии удастся проломить спешно выставленные рогатки, ни у кого сомнений не было. В двадцати шагах от пролома готовили вторую стену из загодя заготовленных брёвен и земли. Вот только и она вряд ли остановит гусар, когда они ворвутся в лагерь. Как только это произойдёт, сражение можно считать проигранным.

— Мы ещё успеваем в Москву отступить, — заявил Прокопий Ляпунов. — За её стенами обороняться удобней будет.

Были у него, конечно же, свои резоны, чтобы увести рязанских людей в столицу, и уверен они далеки от интересов моего царственного дядюшки. А потому драться нам надо здесь. Позиция крепкая и польские гусары ещё кровью умоются,

прежде чем возьмут гуляй-город. Если вообще сумеют взять его. Всё это я высказал ему прямо в лицо.

Мы собрались на военный совет, хотя времени до атаки ляхов оставалось не так много. Валуев вместе с Делагарди приводили в порядок пехоту и расставляли её для отражения новой атаки врага за спешно возведёнными укреплениями на месте взорванной вчера ночью городьбы. Делать это им приходилось под огнём из крепостиц, однако солдаты нового строй и немецкие наёмники проявили удивительную стойкость и держались на позициях, несмотря на обстрел. Правда, перед тем как отправиться на передовую Делагарди снова напомнил мне, что сегодня — последний день, когда его шведы и наёмники сражаются на нашей стороне.

— У нас ещё есть шансы отстоять Москву здесь, — уверенно закончил я отповедь. — Уйдём за стены, ляхи сядут в осаду, примутся обстреливать город калёными ядрами, сожгут Земляной город, а может и Белому достанется. И что тогда? Москва — не Смоленск, Прокопий, полгода не продержится, а идти к ней на выручку некому, сам знаешь.

Ляпунов поджал губы, но ничего отвечать не стал. Ждал, что я скажу дальше.

— Нам надо выдержать натиск гусар, — решительно заявил я. — Сумеем отбиться сегодня, завтра им нас уже не одолеть. Паулинов говорит, что к завтрему подавит пушки в крепостицах, а значит оттуда гуляй-городу угрозы больше не будет. Обломают сегодня о нас ляхи свои зубы, и мы считай победили. Нет у Жигимонта сил на ещё один день битвы. Сами, господа воеводы, видели заминки в его войске.

— Так и от нас свеи да наёмники их уйдут завтра, — заявил Хованский. — Мало останется пехоты для обороны гуляй-города.

— Стрельцы из-за рогаток да городьбы воюют хорошо, — отмахнулся я. — И наряда у нас больше, чем у Жигимонта.

— А ежели снова ночью полезут со своими фашинами да петардами? — спросил князь Елецкий.

— Могут, — кивнул я. — Да только не видать сегодня было в поле венгерцев, да и казаки, сами же, господа воеводы, видали, без охоты из лагеря вышли. Нет сладу промеж врагов наших, и это нам на руку. Сегодня выстоим, а завтра всё войско жигимонтово посыпаться через это может. Потому сегодня надо стоять и умирать так, где стоишь. Всех это касается, и солдат нового строя, что из посохи вчерашней, и дворян да детей боярских и нас с вами, господа воеводы. Сегодня бой коснётся каждого, и каждый должен помнить, что стоит и умирает он не за царя в Кремле, но за Отечество.

На этом я распустил воевод, сам же, наскоро умывшись, вернулся почти к самым стенам гуляй-города. Остановился там, куда ядра из крепостиц точно не долетали, и принялся внимательно глядеть на то, как строится враг.

Гусары не торопились, готовясь к последней атаке. Жолкевский, я отчего-то был уверен, что командует вражеским войском именно он, не спешил, понимая, не хуже меня, что сейчас всё поставлено на карту. Как при Клушине. Солнце давно перевалило за полдень, и на новую атаку, если эта провалится, у ляхов уже не останется времени. И потому надо бить всем, что есть, да так сильно, чтобы мы уже не оправились. Вот и не торопится гетман, строит гусар, прикрывает фланги последними уцелевшими панцирными казаками да калужскими дворянами, оставшимися верными жене двух самозванцев. И этот таранный удар, нанесённый по всем правилам, будет страшен — в этом у меня никаких сомнений не было. Но нам надо выдержать его, отбить атаку, и тогда вражеская армия рассыплется как карточный домик, слишком уж непрочна она. Вот только и наше столь же шатко, и поражения сегодня моё войско вряд ли переживёт. Это будет второй Болхов на радость князю Дмитрию, который так вовремя перебежал к ляхам. Поэтому, как я сказал воеводам, надо стоять насмерть и умирать, где стоишь, иного выбора нет. И я очень надеюсь, что все в моём войске на это готовы, иначе сегодня нас ждёт просто чудовищное поражение, которого не переживёт ни мой царственный дядюшка, ни, вполне возможно, сама Россия. По крайней мере, та, которую я знаю, и какой служу сейчас, а что придёт ей на смену — бог весть.