Скопа Московская
Шрифт:
— Нет у нас сил, государь, ещё и с Рязанью тягаться, — обратился я прямо к царю. — Ляпунов там сидит крепко, народ его уважает, дворяне да дети боярские за него горой. Если б я его послов отправил к тебе в железах, ты, государь, меня бы против Рязани и двинул, а саму Рязань воровским городом объявил. Тогда бы и город, и воевода или к ляхам или к вору переметнулись. Один урон от того власти твоей, государь.
А это уже Дмитрию, да и самому царю крыть нечем. Терять Рязань, да ещё и своими руками её вору калужскому или ляхам отдать,
— Мнимый, выходит, недуг твой был, — снова заговорил царь, — раз в войско уже наладился.
— Чтобы домой ехать, здоровье поправлять, подлинный, — ответил я, — а чтобы службу править — мнимый.
— И что же, хоть сейчас готов в Можайск ехать? — спросил царь.
— Дай приказ, прямо отсюда с парой дворян своих поеду, — заверил я, и ничуть не кривил душой. — Только сразу за мной шли деньги да рухлядь пушную для оплаты наёмникам, государь. Без казны войско не пойдёт никуда.
— Грозишь уже царю, воевода! — едва пальцем в меня тыкать не начал Дмитрий.
— Без золотой смазки телега войны не покатится, — пожал плечами я. — Не будет у меня в войске казны, так останусь без наёмников.
— А без них воевать не желаешь уже?
— Если бы ты, княже, войско и наряд под Болховом не потерял, так и вовсе бы свеи не понадобились. Сами бы справились без их помощи. А нынче у нас каждый человек на счету — и русский, и свейский, и наёмный. Без них над жигимонтовым войском под Смоленском победы не будет.
— Будет тебе казна и золотая, и меховая, — заверил царь. — Но распоряжаться ею станет Дмитрий, брат мой. Он с тобой будет вторым воеводой.
— Казну стоит раздать до выхода, — предложил я, понимая, что дело это невиданное. Наёмникам всегда платили после боя, и об этом мне тут же напомнил царёв брат.
— Не след наёмным людям до боя платить, — заявил он. — Люд они и без того ненадёжный, и разбегутся, деньги получив.
— А без денег могут сговориться с врагом и к нему перебежать, — отмахнулся я. — Да и что же ты, Дмитрий, за счёт погибших решил покорыстоваться.
Я снова бил куда надо — ведь ни одна золотая копейка или самая завалящая соболиная шкурка в казну не вернётся. Дмитрий всё к рукам приберёт. Знал это я, знал и царь, который сразу списывал эти деньги.
— Будет казна, а как деньги раздавать решайте вы с Дмитрием, — уступил царь Василий.
— Тогда вели мне в Можайск отправляться, государь, — предложил я, — а следом пускай Дмитрий с казной едет. И как весна на лето перейдёт, выступим на Жигимонта и собьём его со Смоленска.
— Ступай, князь-воевода, — поднялся с трона царь Василий, — есть тебе моё повеление отправиться в Можайск и готовить войско к походу на Жигимонта Польского, дабы освободить от осады Смоленск и выгнать ляхов с русской земли на веки вечные.
— Благодарю тебя, государь, — низко поклонился я, приложив руку к сердцу. — Доверие твоё оправдаю, как всегда.
И с разрешения
Но Кремль покидать не спешил. Более того, оставил второго дворянина, которого брал с собой вместе с Болшевым, крещёного татарина Зенбулатова, чтобы тот присматривал за крыльцом царёва дворца. Высматривал когда князь Дмитрий покинет его. Очень уж мне надо было с глазу на глаз с царёвым братом переведаться, поговорить по душам. Сам же отправился в Успенский собор за благословением к патриарху Гермогену.
Время, конечно, было не служебное, но патриарха я нашёл именно в соборе. Собор не сильно изменился за прошедшие годы, хотя прежде я не особо интересовался им, и внутрь не заходил.
Оставив служке саблю и шапку, я перекрестился трижды и вошёл в собор. Внутри было тихо и покойно, как в любой церкви пахло ладаном и свечным воском. По неслужебному времени в соборе было темновато, и я почти не видел росписи стен и ликов святых, глядевших на меня с икон.
Владыка Гермоген молился перед киотом, клал одно за другим широкие крестные знамения. Прерывать его я, конечно же, не стал. Не было у меня срочного дела к патриарху, да и грех это вообще — молящегося прерывать.
Закончив молитву, патриарх обернулся ко мне. К нему подбежали пара служек, помогли встать на ноги. Опершись на архиерейский посох, он прошёл ко мне. Я опустился на колено, прося благословения.
— На что просишь? — спросил он знакомым мне по первым минутам в новом теле слегка надтреснутым голосом.
— На войну за землю русскую, — ответил я, не поднимая головы. — Вскорости выступаю к Смоленску, гнать Жигимонта.
— На то тебе моё и всей земли русской благословение, — проговорил совсем иным, звучным, хорошо поставленным голосом, патриарх.
Получив благословение, я поднялся.
— И вот тебе слово моё, князь-воевода, — добавил Гермоген. — Не верь царёву брату ни на грош медный. Он одно пообещает, а не даст ничего. А при первой возможности тебе нож в спину вонзит.
— Ведаю о том, владыка, — кивнул я, — но за наставление благодарю тебя.
— На тебя, Михаил, сейчас вся земля русская смотрит, — продолжил патриарх, — на тебе она держится. Даже если обиду великую тебе царь учинит, помни, — тут он понизил голос, — Василий не вся Святая Русь. Не за него ты воевать идёшь, но за землю нашу да за веру православную.
— И за царя, — покачал головой я. — Нет тела без головы, и земли без царя. За Василия иду воевать и гнать ляхов с земли нашей.
— Верно речешь, Михаил, — кажется, мои слова понравились патриарху, — но и мои помни. Про обиду, на кою сердце не держи.
— Не стану, — заверил я его, и попрощавшись покинул Успенский собор.
Как оказалось, когда я вернулся к царёву дворцу, Дмитрий уже покинул Кремль. Задержать его Зенбулатов, конечно же, не смог. Что же, ещё свидимся, дядюшка, переговорим с глазу на глаз. И разговор этот тебе ой как не понравится.