Скопа Московская
Шрифт:
— Жалуются на тебя, Григорий, — усмехнулся я. — Много зелья переводишь, пушки портишь, а ради какой надобности, неясно.
— Вот начнётся бой настоящий, тогда и станет ясно ради чего, — запальчиво ответил Валуев.
За это он и нравился князю Скопину. Не раболепствовал перед сильными и всегда старался стоять на своём, за что частенько и страдал. Такими сложно командовать, если не подобрать к ним ключика. Но память князя снова вовремя подбросила мне всё, что нужно. Говорил уж, что без этого не справился бы, и ещё раз повторю — не грех.
— Будет у тебя возможность доказать, — заверил
— Чего ждать-то, Михаил? — Князь, как и я, Елецкий на людях любил подчеркнуть наше равенство. Особенно сейчас, когда местнический ранг в армии играл не главную роль, как прежде.
— Меня с главным войском или гостей из-под Смоленска, Фёдор Андреевич, — ответил я, намерено назвав по имени-отчеству, отдавая должное возрасту. Князь бы годами сильно старше меня. — Из Займища не выходите, держитесь там крепко. Для этого вторым воеводой и шлю тебя, Григорий. Там и докажешь, чего твои выдумки с зельем да пушками стоят.
Я дал им время обдумать мои слова, понять поставленную задачу. Задать вопросы если будут. И вопросы были.
— Дай мне пару сотен своих людей нового строя, — попросил князь Елецкий. — Не одному Григорию интерес есть повоевать по-новому.
— Дам, если Христиан Зомме оправился от раны достаточно, — ответил я. — Без него и его офицеров воевать они нормально не смогут.
С этим Елецкий спорить не стал. Без шведских офицеров и даже унтеров мой первый полк пикинеров нового строя стоил очень и очень мало. Своих им на смену готовить не один год. Это понимал сам я да и князь Елецкий не хуже моего.
— А сколько припаса брать к наряду? — спросил Валуев.
— Тут сам считай, Григорий, — покачал головой я. — Надо чтобы и не сильно отягощало это передовой полк, и чтобы осаду вы в Царём Займище выдержать смогли.
Валуев как мне показалось тут же погрузился в раздумья, прикидывая, как бы справиться с этой непростой задачкой.
Больше вопросов не было, и я отпустил воевод готовиться к походу.
[1]Опашень — старинная мужская и женская верхняя летняя одежда. Слово «опашень» происходит от «распахнуть». В письменных источниках впервые упоминается в 1359 году. Имел откидные длинные широкие рукава. Рукава сужались к запястью. Руки продевались в особые разрезы, а рукава висели вдоль фигуры. Воротника не было. Опашень никогда не подпоясывали
* * *
Князь Дмитрий прибыл в лагерь ближе к середине июня. До того я не раз писал в Москву, и получал один и тот же ответ — жди. Дороги ещё недостаточно просохли, чтобы по ним прошёл большой обоз. На самом деле, скорее всего, мой царственный дядюшка ждал, когда прибудут соболя, которыми он собирался расплатиться с наёмниками. Обозы из-за Каменного пояса (так называли в то время Урал, что снова подсказала мне память Скопина) идут сейчас очень долго — всякий на них норовит лапу наложить. Однако, видимо, пришли меха из златокипящей Мангазеи, где воеводой был Давыд Жеребцов, недавно убитый лисовчиками[1] в Макарьевом
Обоз князя возглавлял крепкий возок, запряжённый шестёркой коней. В нём ехал сам Дмитрий и вместе с ним золотая казна. А следом катили три тяжело гружёных телеги с мешками, накрытыми парусиной. Сколько же меха он привёз? Неужели всю пушную казну из Мангазеи? Это мне только на руку — так мне даже проще будет провернуть рисковое дело, которое я затеял. Однако прежде надо решить все вопросы с князем Дмитрием, а это может статься окажется сложнее, чем сделать из сибирского соболя серебро в таком невероятном количестве, что потребно, чтобы покрыть жалование наёмников.
Я вышел встречать князя Дмитрия вместе с Делагарди. Сомме отправился-таки под Царёво Займище, забрав с собой известную часть шведских офицеров и унтеров. Я был уверен, что боевое крещение моих отрядов нового строя, которые готовит Сомме, состоится очень скоро. Быть может, куда скорее, чем нам бы хотелось. Командиров наёмников я решил с собой не брать — маловаты фигуры для встречи царёва брата.
— Легко ли добрался, Дмитрий Иваныч? — поинтересовался я у него, когда князь выбрался из возка.
— Твоими молитвами, Михаил, — отдуваясь, проговорил он. — Твоими молитвами. Господь милостив, солнце светит который день, и дороги, наконец, просохли. Скоро и войску нашему выступать.
— Скоро, — кивнул я. — Вот только для него дорогу серебром мостить надо.
— У меня только золото, — отмахнулся князь Дмитрий, — и соболь. Возьмут немцы его?
— Возьмут, — снова кивнул я. — Я с ними переговорил, они согласились взять жалование за прошедшее время золотом и мехом.
— Согласились, говоришь, — усмехнулся, подкрутив ус, князь Дмитрий. — Ну надо же.
Но дальше говорить на улице не стал. Мы все втроём прошли в усадьбу, занимаемую мной и Делагарди. Нас провожали взглядами толкущиеся без дела офицеры наёмников. Были тут, конечно, и Колборн с фон Тунбургом, стояли в первых рядах, даже не думая скрывать своего интереса.
За князем несколько человек несли увесистый ларец, явно с теми самыми золотыми копейками, которыми собирались рассчитаться с наёмниками помимо меха. И был тот ларец хотя и явно тяжёл, но всё же куда меньше, чем мне бы хотелось. Намного меньше. И это нервировало наёмников, которые не очень-то верили в мои обещания обратить их соболей в звонкое серебро.
— Надо выступать поскорее, — тут же насел на меня князь Дмитрий, как только мы разместились в просторной горнице, где обычно мы с Делагарди ели и вели разговоры с офицерами и командирами войска. — Жигимонт сидеть сложа руки не будет. Ты верно сделал, что отправил отряд к Царёву Займищу, но их там обложить могут, а долгой осады им не выдержать. Займище не Смоленск, там запасов нет, через неделю крыс да собак жрать будут.
— Наёмники никуда не пойдут без денег, — ответил я. — Поместную конницу, стрельцов и наряд можно хоть сейчас выводить из стана. А немцы со свеями не пойдут никуда.