Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Мир тебе, брат, - Иосиф обнял и поцеловал своего кузена. - Пойдем в дом.
– Нет, поговорим здесь, - ответил Иуда.
Он был угнетен и мрачен, а просьба его оказалась невероятно странной. Он сказал, что утром казнят некоего Иисуса из Назарета. Иосиф должен позаботиться о его теле.
– Ради нашей дружбы я готов похоронить последнего преступника, - ответил Иосиф.
– Он лучше нас с тобой, брат. Тебе придется получить разрешение от Синедриона. Тебе это будет нетрудно.
– Почему ты сам не хочешь похоронить его, если он тебе так дорог?
– Я не
– Обещаю.
– Поклянись нашей дружбой.
– Клянусь. Да что с тобой, Иуда? Давай войдем в дом и поговорим.
Иуда отрицательно покачал головой. Он погрузился в себя, словно что-то вспоминая, а затем горячо заговорил:
– Нет, Иосиф, ты не должен его хоронить.
Иосиф только удивлялся такой перемене настроения. Но дальнейшее его просто поразило.
– Ты должен уничтожить его тело. Он не хотел иметь могилу, я помню. Да-да, он не хотел оставлять миру даже свой труп. Сожги его! Или отвези его к морю и утопи!
– Этого желал твой Иисус? Он безумен?
– Мир безумен, а не он.
– Для иудея нет худшей участи, чем не иметь места погребения. Кто он, твой Иисус? Не тот ли это человек, который назвал себя Мессией и возмутил весь город?
– Да! - мрачно подтвердил Иуда. - Но он не Мессия. Он больше!
– Брат, давай войдем в дом, - опять предложил Иосиф, полагая, что его кузен не в себе, если ставит кого-то выше Мессии, над которым только Бог.
Но Иуда вдруг с проницательной усмешкой произнес:
– Не считай меня безумным. Я обрел пронзительную ясность ума. Ведь ты саддукей и не веришь в воскрешение. Если нет воскрешения, зачем тело?
– Я верю в Писание и в загробную жизнь.
– Что ты знаешь о загробной жизни? Загробная жизнь! Это так по-человечески! Извини, я не хотел тебя обидеть.
– Брат, ты не можешь обидеть меня тем, что назвал человеком. Я и есть человек! - дружески пояснил Иосиф.
Иуда как-то странно кивнул головой.
– Конечно. Все мы люди. И все же, Иосиф, если не хочешь его сжигать, то просто брось его в какую-нибудь пещеру. Он хотел умереть в пещере. Сделай так.
– Бросить его тело в пещеру? Иуда, может, ты ненавидишь этого Иисуса?
– Ненавижу? - он очень удивился. - Пусть так! Назови, как хочешь, только сделай. Это проще, чем погребение.
– Так не поступают даже язычники. А они не знают истинного Бога.
– Я тоже не знаю Бога! Забыл? Я - отверженный.
– Может, ты все же войдешь в дом? Отдохни, успокойся. Завтра великий праздник. Останешься у меня. Тебя здесь никто не побеспокоит, - пытался уговорить его Иосиф, уже боясь отпускать его в таком состоянии.
– Нет, я не могу, Иосиф. Помни, ты поклялся! И подумай насчет пещеры. Теперь я его понимаю. Мне тоже хочется исчезнуть бесследно. Ничего не хочу оставлять этому миру! - Иуда торопился, словно хотел поскорее выговориться. - Людям стоит больше думать о своей смерти. Жизнь дает им десятилетия на размышления, но вряд ли они тратят на это год или хотя бы месяц. Им некогда. Они торопятся жить. А потом умирают с мечтой о продолжении своей никчемной жизни. Зачем у них была жизнь,
Иуда судорожно обнял, поцеловал его и стал уходить.
– И еще, Иосиф. Что бы ты ни услышал обо мне, знай, что я умер с честью.
И он решительно устремился прочь.
В это самое время, как позже узнал Иосиф, в резиденции Каифы собирался малый Совет, состоявший только из священников. Это была абсолютно замкнутая каста, которая имела доступ к алтарю, к святилищу и к храмовой казне.
И вот Иосиф стоит теперь перед Голгофой и пытается понять, что связало его мрачного кузена с этим человеком, над головой которого висит вызывающая надпись: царь иудейский. Каким образом холодный, замкнутый Иуда превратился в сентиментального безумца? Что с ним сделал этот человек на кресте? Какие истины открыл ему? И кто же он такой, этот царь, который не хочет оставлять миру последнюю улику своего существования - могилу? Цари обычно требуют особых усыпальниц, они желают лежать в священных дубравах, им нужны гробницы на века. Этот же человек хочет умереть как зверь. К тому же он - и это неудивительно - богохульник, как сказали о нем члены Совета на утреннем заседании Синедриона. Словом, этот Иисус вызывает у Иосифа только неприязнь.
Он долго еще смотрит на распятого Мессию и постепенно смягчается. Человеческое сострадание вызывается мыслью о том, что всех стоящих сейчас у холма ждет продолжение их жизни. Они вернутся в свои дома, поужинают, вдохнут ночную прохладу и лягут спать под звездами. Этот вечер они проведут чуть лучше или чуть хуже, но это будет еще один из тысячи вечеров, которые повторялись и будут повторяться. Только у этих троих на крестах уже не будет никакого вечера, даже самого обыденного и скучного. Весь мир и он, Иосиф в том числе, будут жить, как жили прежде, но этих трех в нем уже не будет никогда.
Саддукеи знают: человек получает жизнь даром и умирает навсегда. Конечно, они чувствуют при этом то же, что и фарисеи: никакое человеческое преступление не заслуживает такого чудовищного наказания – вечной смерти, но воскрешение, в которое верили еще египтяне, мумифицируя свои трупы, кажется им очень сомнительным. Саддукеи не верят в повторную жизнь, но верят в бессмертие души и загробный мир. Странно, что Иуда хотел оскорбить его именно этим. Разве вера в бессмертие души - это позорно? Во что же верит сам Иуда? Какой бесчеловечной вере научил его этот отступник?
Иосиф слезает со своей повозки и подходит почти вплотную к оцеплению. Он надеется услышать хоть что-нибудь из уст распятого Иисуса. Перед ним стоит высоченный, как столб, безусый римский солдат и от скуки глупо улыбается. Чтобы не видеть его лица, Иосиф отступает в сторону и встает рядом с мужчиной, в юродивом обличии которого легко узнать нашрита. Этот длинноволосый, неухоженный человек не похож на зеваку. По его напряженному взгляду Иосиф угадывает, что он смотрит на Иисуса.
– Вы знаете его?
– вежливо спрашивает он.