Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Расскажи.
Иисус ласково взглядывает на юношу и, наконец, после нескольких часов молчания с того момента, как они вышли утром из Канны, начинает говорить. Иоанн превращается во вдохновенного слушателя. Он обожает речи Иисуса, ради их небесной музыки, он готов идти и на край света. Нужно лишь питать его все это время молоком премудрости.
– Людям кажется, что мир полон дорог, и каждый идет по своей дороге. Поэтому они говорят, что пути их сходятся и расходятся, сплетаются и пересекаются. А когда кто-то умирает, говорят, что его путь оборвался.
– Еще говорят: на его пути было много препятствий, - живо откликается на эту игру Иоанн.
– А про целеустремленного человека говорят: он не свернет
– А про слабого и грешного: он сбился с пути. А еще говорят: он шел вверх, но скатился вниз. Или: он оступился и упал. А вот еще: он шел извилистой дорожкой. Мой отец часто такое говорит мне и брату, - тут Иоанн осекается, упомянув отца, против воли которого он сегодня ушел за ненавистным тому Иисусом. Некстати он вспомнил своего отца, но учитель, словно не заметив ничего, продолжает:
– Люди думают, что жизнь состоит из множества дорог, по которым можно идти вправо и влево, вверх и вниз, вперед и назад. Но говорю тебе, что есть лишь одна дорога в этом мире и все мы с рождения вступаем на нее. А вступив, идем вместе со всеми по ней до смерти. И у этой дороги есть важная особенность: по ней нельзя идти назад, можно лишь продолжать свой путь вперед или сойти с нее и остаться на обочине. Если бы эта дорога была обнесена стенами с двух сторон, то человек был бы обречен идти по ней до конца или, по крайней мере, до своей смерти. Но стен нет, хотя иные люди хотели бы их возвести. Порою я сам этого хочу, - иронично признается Иисус. - Но дорога открыта и пролегает по всему миру. И человек, идя по ней от рождения, видит слева и справа от дороги леса и луга, горы и озера, дворцы и сады, моря и пустыни. И в том месте, которое окажется по сердцу человеку, сходит он с дороги и часто уже больше не идет никуда. Он закончил свой путь и стал все равно что мертвый. Он и есть мертвец для Святого Духа. Он возлежит в своем дворце, или блаженствует у озера в саду. Возможно, ему так хорошо, что и мечтать больше не о чем, но говорю тебе: он мертвец отныне. Чтобы воскреснуть, должно ему все бросить и опять выйти на дорогу. Все живое и воскресшее из мертвого находится в пути. Посох и сума - вот его собственность.
Воображение Иоанна рисует широкую как море и длинную как человеческая жизнь дорогу, утоптанную миллионами ног. Она уходит в сказочную даль, покрывая все земные просторы, и там за горизонтом сливается с голубым небом, по которому плывет Храм, сотканный из белых облаков и переливающийся драгоценными каменьями. Золотая крыша его блистает вместо солнца, получая свет от божественного источника. С исходной высоты, на которую мысленно поставил себя Иоанн, все перед ним как на ладони. Он видит движущуюся массу смертного человечества. Порой из нее выходят отдельные существа и останавливаются восхищенно в прекрасных краях. В этих краях, в листве деревьев, в густой траве, под водой и за дворцовыми колоннами скрывается дьявол-змей, который обольщает людей, чтобы не шли они дальше к Небесному Храму, который ждет их вдали.
– Трудно же человеку оставить прекрасные места. Правда, учитель?
– вслух рассуждает он.
– Трудно, Иоанн. Тем более трудно, что вместе с человеком часто живут в этих местах близкие его, которым вовсе не хочется покидать их и выходить на дорогу. Ведь недаром они получили свои места, чтобы расстаться с ними запросто. Но кто не оставит отца и мать своих, и брата, и жену свою ради Царства Небесного, тот мертв для Духа Святого. Первые враги человека - домашние его. И не простится им хула на Духа Святого, ибо, когда ты берешь посох свой и суму, чтобы идти, а они говорят: это безумие, - безумным они называют то, что их породило. Дух Святой! Всякая душа происходит из Духа, но не помнит и не может помнить об этом. Когда-нибудь я расскажу тебе, почему. А пока помни одно: немногие похвалят тебя за праведный выбор, но многие осудят. И первыми будут твои родные.
И на лице его проступает холодное, упрямое выражение, которое Иоанну уже довелось видеть несколько раз. Он понимает, что последняя фраза относится уже не к метафизической доктрине, а к личным высказываниям Иисуса, направленным против его младшего брата Иамеса. Иоанну становится даже неловко от своей догадливости и вообще от воспоминаний о сцене разлада Иисуса со своей семьей в Назарете, невольным свидетелем которой он стал. Именно такое холодное, упрямое лицо было тогда у Иисуса. Юноша понимает, что его возлюбленный учитель ранен этой историей в самое сердце, но ему уже хватает чуткости не трогать эту рану. Та же деликатность не позволяет ему пересказать учителю сцену своего собственного расставания с отцом сегодняшним утром. Он сказал, что его отец был недоволен желанием Иоанна пойти с Иисусом, но это была ложь. Зеведей пришел в ярость от этой новости. Когда сын в максимально уклончивой форме заявил отцу, что хочет всего лишь посмотреть Галилею вместе с Иисусом, отец побагровел. Он затопал бы ногами, если бы они не были у него опухшими от водянки. Тем сильнее был его гнев, нашедший себе выход в крике. Иоанн испугался, что его отца хватит удар, и одновременно почувствовал раздражение против тирании семейных уз. Если ты поступишь по-своему, твоим близким будет плохо, и поэтому ты должен жить по их правилам. Но ведь это твоя жизнь! Иоанн чтит сыновний долг, но он против сыновнего рабства.
Судья Зеведей невзлюбил Иисуса с того дня, как тот появился в Назарете после многих лет странствий. Ведь Зеведей чуть не погубил учителя, и это стало первым ударом по сыновним чувствам Иоанна. До тех пор он лишь мысленно не соглашался с отцом, в тот день он его осудил сердцем.
А сегодня утром Зеведей тоже назвал Иисуса безумцем.
– Ты хочешь идти к погибели за этим безумцем? - кричал в бешенстве он.- За этим безумным, который набрался ереси у язычников! Он ослепил тебя звонкими фразами. Когда слепой ведет слепого, оба упадут в яму. Я запрещаю тебе идти с этим плотничьим отродьем!
Рядом стоял старший брат Иоанна Иаков, и был согласен с отцом. Он осуждающе молча. На его лице словно была написана пятая заповедь Моисея: почитай отца и мать своих.
А судья продолжал:
– Мой сын превратился в дурака. Опозорил меня на свадьбе. А теперь хочет позорить еще дальше. Я не для того тебя родил и вырастил, чтобы отдать на погибель какому-то прощелыге!
Иоанн хлопнул дверью. Нашел Иисуса и напросился в спутники. “А как же твой отец?” - спросил учитель. Он соврал. Иисус все понял и лишь сказал, глядя с улыбкой в глаза Иоанну:
– Человек делает свой выбор, даже когда ничего не выбирает. Ты сделал свой выбор.
И вот теперь, шагая по избранному им пути, юноша со вздохом повторяет:
– Да, трудно человеку покинуть обжитые места.
Холодное упрямство на лице Иисуса сменилось уже его обычным печально-ласковым выражением, которое и околдовало юношу своим одиночеством.
– Странность, мой мальчик, в том, - продолжает разговор Иисус,- что человек не всегда выбирает, как ты говоришь, прекрасные места и обживает их. Некоторые места тебе совсем не понравились бы, ибо человек порою сходит с дороги не в садах, а в пустынях.
– А пустыни тоже есть! - живо отзывается Иоанн и тут же добавляет к своему воображаемому пейзажу безжизненные пески. - Но кто же предпочтет дворцу пустыню?
– Есть и такие.
– А ты знаешь этих странных людей?
– Да, - коротко отвечает Иисус и бросает взгляд на своего спутника слева. - Знаю одного.
Иуда ловит этот взгляд, покашливает, но отмалчивается.
Иоанн не замечает их бессловесного диалога.
– Может быть, это Иохонан Креститель? - задумчиво спрашивает он.
– Он живет в пустыне и очищает людей в Иордане.