Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Что ж он тогда делает?
— В основном пьянствует.
— Да, тут запьешь. Меня хоть, слава Богу, воеводы слушаются. Большая сила у него?
— Сила большая, Василий Иванович, да уж очень бестолковая. Меж собой мира нет, бесперечь дерутся. Даже на своих фуражиров посылают роты.
— На фуражиров? Зачем?
— Усмирять. Те, собрав по деревням хлеб и фураж, отказываются везти в стан, сами на себя все тратят. Воевод не слушают. Токо силой их и гонят в Тушино. Скажу честно, государь, если б у них порядок был, они б давно одолели тебя.
— Ну это ты зря так
— Дай Бог, дай Бог.
— А как там Филарет? Неужто служит Вору?
— Нет, государь, он служит православным, крестит, причащает, отпевает.
— Как ты, бежать не хочет?
— Он пленный, государь, за ним в десять глаз зрят. А потом, он мне сам сказал, хочет страдать вместе с паствой своей.
— Ну что ж, может, он и прав, — вздохнул Шуйский. — Я рад, что ты воротился, Роман Иванович. И теперь у меня просьба к тебе.
— Что просить? Приказывай, государь, я должен заслужить вину свою пред тобой.
— Взойди-ка ты, князь, на Лобное место да расскажи народу о том, о чем мне поведал. Ты самовидец, только что оттеля, тебе поверят. Может, кто надумал к Вору переметнуться, еще и подумает: надо ли?
— Хорошо, государь. Сейчас же исполню. А тебя предупредить должен. Рожинский готовится к большому сражению. Остерегись.
— Это верно, что Рожинский ранен?
— Да, еще в феврале в бою саблей ему едва руку не стесали.
— Надо б было голову ему стесать, злыдню.
Шуйский призвал к себе воевод Андрея Голицына, Ивана Куракина, Бориса Лыкова и брата своего Ивана Шуйского.
— Иван Семенович, — обратился царь к Куракину. — Как там идут дела с гуляй-городами [63] , много ли настроили?
— Да уж с полсотни изготовили, государь.
— Мало.
— Да из-за дубовых досок задержка.
— Может, тогда из сосновых делать?
— Нет, Василий Иванович, сосновую доску и копье прошибет, а дубовую иную и пищалью не просадишь. Сосна разве что на крыши…
63
Гуляй-город — полевое подвижное (на колесах или полозьях) укрепление из деревянных щитов с прорезанными в них бойницами.
— Тогда ставьте на колеса санные гуляй-города.
— Токо что и придется робить.
— До Троицы неделя осталась. Как бы тушинцы не поперли на нас в праздник.
— С чего так решил, государь?
— Есть сведения, что Рожинский силы копит. А для чего? Ясно — для большой драки. Когда начнет? Когда наши напьются ради Троицы. Поэтому, Иван Семенович, подкатывай гуляй-города поближе к Ходынскому полю, определяй стрелков к каждой бойнице, загружайте боезапас, на них, отбирайте в катальщики самых здоровых и сильных парней, ну и, конечно, дегтя для смазки колесных осей не жалейте.
— Я думаю на нескольких «гуляях» пушки поставить.
— Попробуй, Иван Семенович.
В тушинском лагере шла лихорадочная
— Что ж ты, ясновельможный, стоял под Новгородом, а откатился аж до Москвы?
— Так там Скопин-Шуйский сослал столько войска, а тут еще смерды за вилы и косы взялись. Не хошь — покатишься.
За Кернозицкого вступился царь Дмитрий:
— Ладно уж, с кем не бывает. Вон Сапега с Лисовским полгода толкутся у Троицы, а проку? А Новгород посильней Троицы.
Примчался с Невы и воевода Михаил Салтыков, сдавший Скопину неприступный Орешек, всего-то сам-два.
— А вы-то как умудрились? — допытывался Вожинский, не упуская возможности съязвить: — Да и в портках припороли.
— Да нечистый попутал, — кряхтел Михаил Глебович. — Он же че удумал мерзавец, похватал моих фуражиров и на их ладьях к крепости ратников подкинул.
— У вас что, глаз не было? Вы что, не видели?
— Где увидишь? Где увидишь? В сено позарылись суслики. Знал бы я б, его зимой из крепости не выпустил.
— Он что? Скопин был у вас?
— Был зимой, просился в город с дружиной. Я не пустил, принял как человека, а он… Ну не гад ли?
Новости были невеселые, тревожные. Уже отпало Пошехонье. Скопин-Шуйский явно целил на Москву. Гетман Рожинский, собрав к себе воевод и атаманов, морщась от боли в незаживающем плече, метал громы и молнии:
— Это что ж творится? Один, потеряв половину отряда, прибежал да еще и сочувствия у царя ищет, другой прилетел вообще один, подарив крепость вместе с гарнизоном противнику. Два балбеса толкутся полгода у Троицы, не могут с монахами справиться. Что делать, ясновельможные, прикажете?
— Надо брать Москву, — подал голос Заруцкий.
— Верно, атаман. Но с кем? С этими битыми и без порток прибежавшими?
— Отозвать Сапегу от Троицы.
— Вы что, шутите? Раз уж он вцепился в нее, его не оторвешь. Или пока не возьмет, или пока ему зубы не выбьют.
— Тогда надо ждать Бобовского. Он где-то на подходе.
Последняя надежда тушинцев полковник Бобовский прибыл с большим свежим отрядом польских жолнеров. Еще не воевавший, но чувствующий себя уже победителем полковник, постукивая стэком [64] по голенищу сапога, спрашивал Рожинского:
— Ну-с, что тут у вас?
Гетман Рожинский, сразу невзлюбивший Бобовского, съязвил:
— У нас в портках квас, — и дождавшись, когда гость проглотит и переварит пилюлю, продолжил сухо по-деловому: — Мы должны в ближайшие дни захватить Кремль и низложить Шуйского. Если мы этого не сделаем, к нему подойдет с севера князь Скопин-Шуйский со шведско-русской армией. И тогда… Впрочем, об этом нельзя и думать. Вам, полковник, я поручаю начать сражение.
64
Стэк — твердый эластичный хлыст, употреблявшийся при верховой езде.