Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
Однако толпа приняла сторону своих приставов.
— Если попался на татьбе [22] , пусть отвечает!
— Ежели поляк, так на него и управы нет. Да?
Поляк недооценил москвичей, он помнил, как во Львове стоило выхватить саблю, и все кругом разбегались, как тараканы. И теперь поступил так же. Со звоном выхватил свой кривой клинок и вскричал, злобно оскалясь:
— А ну-у пся кровь! Прочь!
— Ах, мать твою, — вскричали в толпе. — Бей их, православные!
22
Татьба —
И вот уж у кого-то явилась оглобля, и сабля, зазвенев, вылетела из руки поляка. Накопившаяся злость на чужеземцев, державшихся по отношению к русским с высокомерным презрением, наконец-то прорвалась наружу.
— Бей ляхов, робяты-ы!
Сабли, которыми пытались отмахаться рыцари, того более раззадорили кулачных бойцов, и уж совсем остервенела толпа, когда кого-то из русских зацепили саблей.
Началась потасовка. Поляков буквально месили кулаками. К ним сбегалась подмога, а от Посольского двора прибыла целая рота под командой ротмистра. Только роте удалось разогнать толпу, однако победу трубить оказалось преждевременно.
К торжищу по узким улочкам сбежалось едва ли не пол-Москвы, жаждущие «проучить латынян». Трещали плетни, из которых выворачивали колья — главное оружие черни. Разгоралось настоящее сражение. В ход были пущены не только колья, но и совни [23] , рожни [24] и вилы. Ударил набат.
Царь был встревожен, уж он-то знал, чем может окончиться всеобщий бунт.
— Что там произошло, Петр Федорович?
— По суду на Торге батожили поляка. Свои вступились, с того и пошло.
23
Рогатины, с широкими, кривыми, как у косы, лезвиями.
24
Ухваты, которыми вынимались горшки из печи.
— Надо немедленно прекратить. Выведите стрельцов, разгоните их.
— Государь, — заговорил вдруг Скопин-Шуйский. — Это может усугубить обстановку.
— Почему?
— Стрельцы-то русские, они примут сторону народа.
— Так что же делать?
— Вам надо своим указом осудить зачинщиков потасовки и потребовать их выдачи.
— Но они не выдадут.
Выдадут, если пригрозить хорошо.
— Михаил Васильевич, вы сможете отвезти им мой указ?
— Конечно, смогу, государь.
— Ян, садись пиши указ, — приказал Дмитрий секретарю.
А меж тем многотысячная толпа загнала уцелевших поляков назад в Посольский двор, где они заняли круговую оборону, готовясь к штурму.
И тут из Кремля выехало на конях несколько бирючей, размахивая грамотами:
— Указ государя! Указ государя!
— Читай! — кричали люди.
И, остановив коня, бирюч разворачивал грамоту и громко, насколько хватало глотки, орал, читая указ:
— Я, великий государь милостью Божьей Дмитрий
Чтение указа вызывало в толпе восторг и воодушевление:
— Государь за нас! Здравия нашему Дмитрию Ивановичу!
— Здравия, здравия!
Заканчивалась грамота просьбой к «моему народу» прекратить потасовку, дать самому государю возможность наказать виновных.
Как можно было отказать своему государю в такой малой просьбе?
— Кончай, робяты. Не подводи нашего государя-батюшку.
Толпа отхлынула от Посольского двора, унося раненых и убитых.
По улице ехал князь Скопин-Шуйский в сопровождении десятка вершних стрельцов, он направлялся в польский лагерь, расположившийся на Посольском подворье. Из толпы кричали:
— Князь, прижми им хвоста!
— Михаил Васильевич, гля, как мне ухо стесали, — жаловался кто-то из пострадавших.
— Успокойтесь, православные, царь послал меня, дабы я представил ему зачинщиков. Они будут наказаны по всей строгости закона.
Дубовые ворота Посольского двора со скрипом отворились и впустили Скопина-Шуйского с его стрельцами.
— Мне главного, кто сейчас тут есть, — сказал князь, слезая с коня.
— Ясновельможный пан Вишневецкий.
— Проводите меня к нему.
— Прошу, панове, — пригласил ротмистр князя.
Они по высокому крыльцу поднялись в дом, прошли по коридору, и ротмистр, распахнув боковую дверь, громко сказал:
— До князя Вишневецкого представник государя.
— О-о, — поднялся навстречу гостю хозяин. — Князь… э-э-э.
— Скопин-Шуйский, — подсказал Михаил Васильевич.
— Скопин-Шуйский, как же, как же, знакомое имя, кажется Михаил э-э-э.
— Михаил Васильевич.
— Рад, очень рад, Михаил Васильевич. А я ваш покорный слуга Константин Константинович. Прошу садиться. Ротмистр, оставьте нас.
Скопин, придерживая левой рукой саблю, присел на лавку.
— Я прибыл по приказу его величества, князь Константин. Вы видите, что творится?
— Да, да. Это ужасно. Только что короновали царя и вот ему подарочек. Ужасно, ужасно.
— Я привез вам указ государя, Константин Константинович. Ознакомьтесь, пожалуйста. — Скопин подал поляку грамоту.
— Мне уж кое-что доложили об этом указе, Михаил Васильевич.
— Вы прочтите сами, князь. При устных пересказах, как правило, искажают истину.
Вишневецкий развернул бумагу, прочел, поднял глаза на Скопина:
— Пожалуй, мне так точно и передали, что-де царь собирается расстрелять нас из пушек.
— Ах, князь Константин, если б государь не вписал эту фразу, чернь вряд ли бы унялась. И тогда б вас действительно растоптали, сравняли с землей. Простой народ в Дмитрии души не чает, и эти «пушки» на бумаге убедили всех, что царь на их стороне. Неужто не ясно?
— Я так и понял, Михаил Васильевич. Чем мы еще сможем помочь становлению мира в столице?