Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
Воротившись к себе, Дмитрий вызвал князя Мосальского.
— Василий Михайлович, ты у нас дворцовый голова. Займись моим дворцом.
— Слушаюсь, государь. Велик ли он будет?
— Кто?
— Ну дворец энтот?
— У меня в четыре комнаты.
— Что так мало?
— С меня довольно. В одной спальня, в другой кабинет, в третьей приемная и четвертая лакейская. Мне главное, чтоб дворец высокий был.
— С Ивана Великого, — усмехнулся Мосальский.
Вполне оценив остроумие князя, царь ответил в тон ему:
— Чуть-чуть пониже.
И оба рассмеялись.
Вскоре затюкали,
— Глянь-ка, государь, не на мох ставили, на куделю, теплынь будет в горницах-то.
Прошел царь с градником и по переходу в царицыну часть дворца. Доволен остался работой.
26
День памяти православного святого Николая Мирликийского — 19 декабря.
— Молодец, Павел Ефимов. Оплатим всем вам вдвое.
— Спасибо, государь, для нас главная плата — твое удовольствие. Тебе ндравится — нам и награда.
Дворец был готов, а невеста все не ехала. Посланный за ней Афанасий Власьев со своей многочисленной свитой перебрался в Слоним, где должен был ждать Мнишека с дочерью. Но тот не ехал. В письмах в Москву Власьев плакался царю: «…Живя со столькими людьми здесь, мы зазря проедаемся. Милостивый государь, напиши хоть ты Мнишеку, подвигни его к отъезду. Уж мочи моей нет ожидаючи».
Ни Власьев, ни царь не догадывались, отчего так долго тянется дело. А все уперлось в вероисповедание невесты. Когда Мнишек явился к нунцию [27] Рангони, дабы исполнить просьбу царя, чтобы тот разрешил Марине принять причастие от патриарха, Рангони встал на дыбы:
— Ни в ноем случае я не имею права этого позволить.
— А кто же тогда может?
— Только папа.
Была отправлена просьба к папе в Рим. Папа Григорий XV, только что заступивший на папский престол, не хотел начинать с греха — отпускать католичку в православие, более того, ему было известно, что и русский царь католик. Он лично написал Марине письмо, в котором, поздравив ее с обручением, писал: «…Теперь мы ожидаем от твоего величества всего того, чего можно ждать от благородной женщины, согретой ревностью к Богу. Ты вместе с возлюбленным сыном нашим, супругом твоим, должна всеми силами стараться, чтобы богослужение католической религии и учение св. апостольской церкви были приняты вашими подданными и водворены в вашем государстве прочно и незыблемо. Вот твое первое и главное дело».
27
Нунций — постоянный дипломатический представитель Ватикана в иностранных государствах, приравниваемый по рангу к послу.
А самому нунцию Рангони пришел категорический приказ от кардинала Боргезе: «Пусть Марина остается непременно при обрядах латинской церкви, иначе Дмитрий
Думая, что всему виной король, царь призвал Бунинского:
— Ян, надо ехать тебе в Польшу к королю, узнать, в чем дело. Почему он не отпускает Марину? Власьев сидит со всей свитой в Слониме и волком воет, ему скоро коней будет кормить нечем.
— А к Мнишеку заезжать?
— Обязательно. Отвезешь ему денег. Жалуется старый хрыч, что его долги не отпускают. Пусть рассчитывается и выезжает.
— Эх, — вздохнул Бунинский, — далась тебе, Дмитрий Иванович, эта Марина. Чем тебе Ксения Годунова не хороша?
— Тем и не хороша, что Годунова. Мой народ ненавидит эту фамилию. Зря, что ли, выкопали Борисов гроб в Архангельском соборе и увезли на Сретенку в Варсонофьевский монастырь, там и закопали вместе с женой и сыном. Нет, Ян, ничего ты в этом не понимаешь.
— Может, и не понимаю, но мнится мне, государь, и от Марины добра не будет.
— Ты это выкинь из головы, дурак. Тебе приказано, езжай и добейся, чтоб ее отпустили.
— Постараюсь, ваше величество.
— Да не лезь в ссору с королем, напротив, стелись перед ним, обещай чего просит. Скажи, что я хотел отправить своих представителей на большой сейм, но теперь вот решил дождаться ясновельможного пана Юрия Мнишека, дабы поговорить с ним и обсудить кандидатов на сейм.
— Думаешь, он клюнет на это?
— А почему бы и нет? Ему позарез нужна моя армия против турок. Если коснется этого, посули, мол, готовы, с теплом двинем. Теперь о Мнишеке. Я пошлю ему сто тысяч на расчет с долгами, сто на приданое невесте, ну и сто же тысяч на наем жолнеров.
— Зачем тратиться на жолнеров, государь? Ведь у тебя есть стрельцы.
— Я не доверяю им, Ян. Да-да, не до-ве-ря-ю. В Кремле их около трех тысяч, и я все время чувствую себя, как на угольях.
— А Доморацкий и Маржерет?
— У Доморацкого всего сотня конных, у Маржерета рота. Разве это сила против стрельцов? Пусть Мнишек нанимает побольше жолнеров и закупает оружие.
Выходя от царя, Бучинский думал: «Чует, что паленым пахнет, а он с этой Мариной связался и все усугубляет». Но что делать? Дан приказ, надо ехать.
Что явилось неожиданностью для посла Бучинского, когда он встретился с королем, это то, что тот и не думал задерживать Мнишеков.
— Да ради Бога, пусть едет, я его не держу, — сказал Сигизмунд.
— Тогда отчего он не едет?
— Это его надо спросить.
— Он пишет, что его удерживают долги.
— Хм. Долги. Я дал по ним ему отсрочку.
— Странно, — удивлялся Бучинский.
Король не преминул заметить:
— Я предлагал вашему свату Власьеву достойную пару для царя, богатую, знатную, так он предпочел дочь этого банкрота Мнишека.
— Это решает царь, ваше величество. Власьев ни при чем. Честно признаться, мне тоже эта партия не по вкусу. Но что делать? Воля монарха все переваживает.
— Все ли?
— Все, — отвечал твердо. Бучинский, понимая, что это комплимент не только царю, но и Сигизмунду, он ведь тоже монарх.