Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— А что ж Бучинский?
— Его король выгнал.
— С чего бы?
— Он пьяным явился во дворец.
— Ну-ну, — поощрил князь, едва улыбнувшись уголками губ, скрытых усами.
— Я повезу грамоту королю и хотел бы что-то заоднемя от бояр отвезти.
— Почему именно от бояр?
— Я знаю, бояре затевают против него что-то.
— Кто это тебе сказал, Иван?
— Я же не слепой, Василий Васильевич. Что-то готовится. Вон уже ночью во дворец с ножами явились.
— С чего ты
— А разве у вас ничего нет сообщить ему?
— Нет, Ваня, нечего сообщать Сигизмунду. Он все знает, что ему положено.
— Вы мне не верите, Василий Васильевич.
— С чего ты взял?
— Я ж вижу, не слепой.
— Вот видишь, сам догадываешься, Иван. Оно и впрямь, откуда мне знать, может тебя Басманов подослал. Ты ж первый ночной шептун у царя, а ну шепнешь ему. А у меня шея, чай, не железная, топор не отскочит.
— Василий Васильевич, князь, хотите, я поклянусь на кресте. Надоела мне эта лжа на лже. Грех ведь это.
Голицын поднялся из кресла, прошел к столу, взял кувшин, налил в бокал сыты. Выпил. Спросил гостя:
— Будешь?
— С удовольствием, Василий Васильевич, — поднялся Безобразов. — Все в горле пересохло.
— Это от такого разговора, Иван, за который запросто плаху схлопотать, — сам налил полную кружку гостю. — Пей.
Безобразов выпил с жадностью, похвалил:
— Добрая сыта, спасибо, Василий Васильевич.
Голицын ничего не ответил, прошел назад к креслу, сел.
Безобразов остался стоять у стола, словно еще ожидая сыты, и неожиданно полез за пазуху, достал нательный крест.
— Вот на нем клянусь, князь. Пусть меня разразит гром, отымется язык, если я открою царю или Басманову то, о чем мы здесь говорили.
— А мы ни о чем особо и не говорили, Безобразов. Ты сказал, что царь — это Юрка Отрепьев. И все.
— Разве вы не понимаете, князь, что только за эти слова мне голову снесут. Однако я вам доверился.
— Ладно, Иван, не будем препираться, я тебе верю. Тем более что с Басмановым у меня свои счеты. А королю можешь передать, что Дума на престоле хочет видеть его сына, а не этого самозванца.
— И все?
— И все, Иван. А ты что, хотел письмо к нему? Нет, брат, тебя обыскать могут и все… И сам погибнешь, и других потянешь. Так что лучше на словах. А на будущее, пожалуйста, оставайся подле царя. Если что он новое придумает, сообщай мне.
— Хорошо, Василий Васильевич. Спасибо.
— За что?
— За то, что поверили мне.
— Не вздумай еще кому довериться, налетишь на доносчика.
— Не беспокойтесь, Василий Васильевич, я к вам-то шел дрожал как лист осиновый.
— Во жизнь, Безобразов, все дрожат. И перед кем?
— Он и сам в страхе живет, князь.
— Неужто?
— Да,
— Ну так и есть, — засмеялся Голицын. — Он ведь не дурак, соображает. Оттого и мечется.
12. Появление «племянничка»
Терский казачий атаман Федор Бодырин созвал на совет своих старшин и есаулов решать, как быть? Куда за «зипунами» идти? Бравый казак Афонька Дуб предложил идти по Куре-реке на Каспий, там и потрясти турских купчишек:
— Их корабли полны добра и золота, есть чем поживиться.
Затея не нова, старики еще помнят, как на Каспий хаживали, скольким не довелось воротиться, на корм рыбкам пришлось отправиться. Потому Афоньку сразу осадили:
— Помолчи, Дуб, не мельтеши. Надо искать царского жалованья.
Эвон донцы и запорожцы привели царя Дмитрия к Москве, посадили на престол, он их деньгами завалил.
— Но мы-то не ходили с ними.
— Вот то-то что не ходили, — сказал Бодырин. — Нам надо своего царя произвесть.
— Так это ж будет не настоящий.
— Ну и что? Дмитрий тоже, гутарят, не настоящий, а вон как Москву тряхнул. Тут главное, чтоб царь навроде матки в рою, а на него уже народишка сбежится.
— А кого объявим-то? Дмитрий уже есть.
— Давай думать.
— А что думать, объявим Петра Федоровича, мол, сын Федора Ивановича и Ирины Федоровны, Годуновой сестры.
— А у них был сын?
— А Бог его ведает. Раз вместях жили, значит, и рожали кого-нито. Народ простой все равно не знает.
На том и порешили: избрать царя Петра Федоровича — чем терские казаки хуже запорожских.
Атаман Бодырин оглядел старшин внимательно: кто из них в цари гож? Уж больно староваты и рожи у них, что кирпичи обожженные, красные. Царю, конечно, надо бы личность побелее.
— Не обижайтесь, атаманы-молодцы, но никто из вас на царя не тянет. Надо бы кого помоложе и рылом побелее.
— Може Митьку — сына стрелецкого выбрать? — предложил есаул Хмырь. — Он и грамоту ведает.
Бодырин приказал рассыльному позвать Митьку, да поживей — одна нога тут, другая там. Явился Митька в расстегнутом бешмете.
— Ты грамоту ведаешь? — спросил Бодырин.
— Ведаю, — отвечал Митька.
— Мы тут решили тебя в цари выбрать.
— Вы что, атаманы, совсем с хлузду съехали, какой я царь?
— Ты обожди, Мить, послушай, — сказал Бодырин и стал объяснять, каким он будет царем. — И есть и пить будешь по-царски, трудить тебя ничем не будем.
— Оно, конечно, царем быть дело хорошее, — согласился Митька. — Но вот беда, я в Москве ни разу не был. Кто за нее че спросит, а я баран бараном, чего буду отвечать?