Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Кто тебя подослал? — приступил к нему Дмитрий. — Где ты прошел, через какие ворота?
Мужичонка молчал, затравленно глядя на окружающих. Брянцев сказал:
— Он был не один, я слышал.
Оставив пойманного под присмотр стрельца, начали обыскивать все переходы и закоулки, царь сам ходил впереди и совал меч даже в рундуки пристенные [30] . Безобразов, передав шандал Дурову, сбегал в спальню, принес государю сапоги и теплый халат.
— Облачись, Дмитрий Иванович,
30
Рундук — крытая лавка с подъемной крышкой.
Наконец под одной из лестниц нашли еще двух молодых парней и тоже с ножами. Дмитрия трясло не то от гнева, не то от страха.
— Ф-федор, выводи на снег мерзавцев, в сабли их.
Вернувшись в спальню, царь, скинув халат и сапоги, залез под пуховое одеяло и, все еще дрожа, спрашивал постельничего:
— Нет, каковы. А? На государя с ножами. Ночью. А? Кому ж верить, Иван?
— Что, государь?
— Кому верить, спрашиваю? Они же как-то прошли ворота, караулы.
— Надо было их поспрашать, — отвечал Безобразов.
— Ты же видел, как я спрашивал. Молчит сучий потрох!
Теперь уже растревоженные, испуганные, не смогли уснуть до рассвета. Появившийся утром Басманов, узнав о случившемся, набросился на Брянцева:
— Зачем порубили?
— Государь приказал.
Басманов пенял и смущенному царю:
— Надо было их мне оставить, государь. Я б их заставил заговорить. Кто их направил? Как в Кремль попали?
— Прости, Петр Федорович, — каялся Дмитрий. — Как-то не подумал, во гневе был.
11. Заговор
А заговор зрел, и опять Шуйские и Голицын были во главе его. Собирались ночью, поскольку днем приходилось сидеть в Сенате, являть царю преданность и приязнь. Так как у Шуйского Василия Ивановича было опасно, за ним почти наверняка следили басмановские подсылы, встречались то у Бориса Татева, то у Татищева или Ивана Колычева, а то и у купца Мыльникова. Всякую ночь в разных местах, ни у кого дважды подряд не собирались, чтобы не посеять подозрения у лакеев или холопов. Это подлое племя могло донести псу-Басманову.
В очередную встречу в дальней горнице у Татева Василий Иванович Шуйский выговаривал младшему брату Дмитрию:
— Ну ты и подобрал орлов, Митька. Чуть-чуть всех не завалили. Это ладно их стрельцы ночью же порубили. А дождись утра и Басманова, что б было?
— Они б не сказали, — оправдывался Дмитрий.
— За дыбу не ручайся, она всем языки развязывает. Уж Я-то знаю.
— Ну пронесло же.
— Пронесло, слава Богу. Но уже поджилки тряслись, когда узнал, что их поймали.
— А я вот что думаю, — заговорил неожиданно Голицын. — Надо его спихнуть тем же руками, которые его на престол усадили.
— Василий Васильевич, его чернь усадила, а она в нем души не чает, — сказал Шуйский.
— Тут, Василий Иванович, мы все ему порадели.
— Но его ж надо чем-то заинтересовать.
— Я думаю, надо предложить русскую корону его сыну Владиславу, Сигизмунд тогда землю будет рыть против Лжедмитрия.
— А что? — осмотрел Шуйский присутствующих. — Пожалуй, князь Василий дело говорит.
— Это что ж получается, — возразил Татищев. — Тех же щей да пожиже влей. То посадили на шею лжецаря, теперь будем звать ляха. Тогда наш Смоленск тю-тю, уплывает к Польше.
— Я сам думал над этим, Михаил Игнатьевич, — отвечал Татищеву Голицын. — Но мы должны заинтересовать чем-то Сигизмунда, хотя бы на первых порах, пока не скинем Лжемитьку. А там видно будет. Выберем из своих. А короля можем деньгами отблагодарить.
— Дожидайтесь, — засмеялся Колычев, — он всю казну уже очистил. Там скоро одни тараканы останутся.
— Это точно, — вздохнул Шуйский, — сорит деньгами царек наш, направо-налево сорит. А ты что молчишь, Миша? — обернулся к Скопину Василий Иванович! — Ты-то ближе всех к нему.
— А что я могу сказать? Мне нравится предложение Василия Васильевича. Еще можно королю сказать, что Дмитрий даже о польской короне мечтает.
— Ты это всерьез или шутишь?
— Какие шутки, я собственными ушами слышал, как Бучинский сказал Дмитрию: «Будешь, ваша царская милость, королем польским».
— Ничего себе, — засмеялся Голицын. — Как же они себе это представляют?
— В Польше много у Сигизмунда врагов среди ясновельможных, Дмитрий хочет их направить против короля. Его От этого удерживает только одно — невеста. Как только Марину Мнишек король отпустит в Россию, тогда и начнет Дмитрий подбивать поляков против короля.
— Он что, дурак? На русском престоле сидит, как воробей на колу, того гляди свалится, так подавай ему еще и Польшу.
— Он не дурак, Василий Васильевич, просто ему надо иметь что-то в запасе, как-то он даже о Франции заикался. Он чувствует ненадежность своего положения. А тут еще, кажется, всерьез с царицей Марфой повздорил.
— Из-за чего?
— Он хотел послать в Углич и выкопать из могилы царевича.
— Для чего?
— А чтоб доказать, что, мол, это поповский сын.
— И ты еще говоришь, он не дурак. Марфа, конечно, не согласилась?
— Не согласилась. Она же знает, что там ее настоящий сын лежит. И сдается, крепко на царя осерчала.
— Это хорошо, — сказал Василий Иванович. — Она может нам в будущем пригодиться для разоблачения Лжемитьки.
Скопин-Шуйский продолжал:
— Дмитрий собирается отправлять к королю послом Бучинского. Мне кажется, есть смысл сообщить Сигизмунду о словах Бунинского, тогда посольство его не будет принято, может и прогнать его из страны.