«Скорпион» нападает первым
Шрифт:
– Сегодня ночью.
– А чем взрывать?
– Куратор дала мне бомбу.
– Она у тебя здесь? – вскочил с тахты Артем.
– Естественно.
– Покажи?!
В голосе пухлого было столько детского любопытства, что предводитель ячейки РККА засмеялся.
– Сейчас принесу. – Он вышел из комнаты, но сразу же вернулся с пластиковым пакетом, из которого достал коробку из плотного картона. – Вот смотрите. Толовая шашка, детонатор, батарейка и таймер. Ставлю таймер на нужное время, максимальный срок час. Нам даже необязательно разрушать
– А если поймают? – осторожно спросил Артем.
– Не исключено, но зачем предполагать худшее.
– Допустим, а как мы попадем на кладбище?
– Как все люди, через центральный вход.
– Но в девять вечера кладбище закрывают. За определенную мзду привратник, конечно, пропустит, однако при необходимости он нас опознает. Стены там высокие, не перелезешь.
– Мы придем раньше.
– И будем там болтаться до темноты?
– Придется.
– Ладно, а потом?..
– Укроемся в дальнем углу кладбища.
– Но как только произойдет взрыв, приедут менты и начнут прочесывать местность.
– Конечно, но Ваганьковское очень большое, к тому же сейчас там ночует много бомжей.
– Нет, так дело не пойдет! – вмешался Альфред. – Нас наверняка поймают. Как я вижу, детали операции совсем не продуманы. Пути отхода тоже. Зачем рисковать из-за ерунды. Давайте так, сейчас я смотаюсь на Ваганьково, посмотрю, как там и что. А к восьми к главному входу, доложу обстановку. Лады?..
В восемь они встретились перед входом на кладбище. Здесь было довольно многолюдно, весна и хорошая погода привлекали на Ваганьковское толпы праздношатающихся. Террористы миновали ворота и вошли внутрь. Тут и вовсе кипело людское море.
Кто слушал, кто наполнял стаканы, звякало стекло, слышались пьяные выкрики, долженствующие выражать скорбь.
Террористы остановились поодаль.
– Я все разведал, – полушепотом сказал Альфред, – ворота, конечно, через час закроются, но на кладбище останется болтаться народ, в основном молодежь и бомжи. Выбраться можно и не через главный ход. Со стороны железной дороги есть лаз, и не один. И со стороны Звенигородского шоссе тоже можно незаметно выбраться. Я у бомжей спрашивал, они и показали… Но вот что беспокоит – народу уж больно много. В начале лета всегда так, – опять же бомжи рассказали. Сейчас школьники между экзаменами здесь колбасятся, студенты…
Дима вздохнул:
– Действительно. Ладно, посмотрим, – неопределенно сказал он, – время еще есть.
– Времени как раз и нет! – возразил Артем. – Пойдемте, посмотрим объект, который нам предстоит взорвать. Что за часовня такая.
Поодаль от церкви притулилась белая каменная будочка чуть выше человеческого роста с подобием крохотной маковки на покатой крыше. Террористы заглянули внутрь. Полутемно, стоит столик с большой иконой, перед которой горит несколько свечек, рядом жестяная коробка с надписью «Жертвуйте
– И это все?! – изумился Артем.
– А ты что хотел? – спросил Альфред.
– Я думал, действительно часовня. То есть маленькая церковь, а это смех! Да наша бомба от нее камня на камне не оставит. Куда только ее засунуть?
– За икону, – сказал Дима. – Самое подходящее место.
– А если кто зайдет?
– Разнесет на куски, – мрачно сообщил Альфред.
– Обратите внимание, – театрально повел рукой Артем, – здесь похоронены три мученика за демократию. Погибли в августе 1991 года на московских баррикадах.
– Идиоты! – презрительно произнес Альфред. – Нашли, за кого гибнуть. Скорее всего по пьяному делу залезли под гусеницы. Знали бы они, как дальше дело обернется, вряд ли второй раз дурака сваляли.
– Нормальные ребята, – заступился за героев Дима, – побольше бы таких; о себе не думали…
– А о ком? – не сдавался Альфред. – Об этих нынешних, что ли, которым бы только хапать?..
– Они погибли не за конкретных личностей, а за идею, – как маленькому, начал втолковывать Дима, – а идея, какова бы она ни была, – дело святое.
– Святое! – засмеялся Альфред. – Разворовали страну, отдали на откуп всяким жидам, продали все, что только можно продать, и радуемся, таращась на рекламу прокладок и памперсов. А сейчас вот святую часовенку рвануть готовы. Ради чего? Тоже идеи? Какой, спрашивается?
– Снова начал? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил Дима.
– Ничего я не начал! Просто констатирую. И вообще с вами связался только ради борьбы с ненавистным мне строем, и взрываю эту часовенку исключительно для того, чтобы уверились в моей решимости. Для дела готов и через себя переступить, но только раз. К тому же я монархистам симпатизирую.
– Ты за царя, что ли? – с ехидцей спросил Артем.
– Не за царя, за монархию.
– Так это же одно и то же, дура!
– Ты мне политграмоту не читай, жидок, – с угрозой произнес Альфред, придвинувшись к Артему.
– А он все прет, здоровый черт!.. – с иронией произнес пухлый парень, отодвигаясь в сторону.
– И Высоцкого цитировать не надо, тоже мне, кумир! Очень подозрителен по происхождению ваш Владимир Семенович.
– По-твоему, выходит, все евреи? – насмешливо спросил Артем.
– Все не все, но многие.
– А кто не еврей?
– Есенин, например. К нему не зарастет народная тропа.
– Это Пушкин сказал. Про тропу.
– Пушкин ваш тоже… того… Из черномазых. Эфиоп какой-то.
– Ты Пушкина не трожь!
– Ладно вам, – недовольно произнес Дима, – надоело! Других разговоров больше нет, что ли? – Он взглянул на часы. – Сейчас народ выставлять будут, пойдемте вглубь.
Троица медленно побрела по кладбищенской аллее.
– Хорошо, – мечтательно произнес Артем, – лето наступило, соловьи вон как наяривают.