Скованные льдом
Шрифт:
либо наоборот. Я слышала от Дэни о верхних уровнях Честера, так что знала о прозрачном
стеклянном полу, но знать о нем и идти по нему - две совершенно разные вещи. Люди не
очень любят видеть, что у них под ногами. А владелец Честера заставляет вас смотреть себе
под ноги с каждым сделанным вами шагом в его владениях. Он расчетливый и очень
опасный человек. И поэтому я должна была прийти сюда, сегодня вечером, чтобы выяснить,
что я должна, заплатить и
Мой эскорт остановился перед, казалось бы, абсолютно гладкой стеклянной стеной и
положил на нее свою ладонь. Стеклянная панель быстро отъехала в сторону с
гидравлическим свистом. Тяжесть его ладони на моей шее заставила меня войти в
затемненную комнату.
– Босс присоединится к тебе через минуту.
Я вижу все, что происходит вокруг, сверху и снизу. В этом стеклянном логове Риодан
наблюдает за своим миром невооруженным взглядом и при помощи камер. По всему
периметру комнаты под потолком подвешены в три ряда сотни крошечных мониторов. Я
внимательно их изучила. Камеры установлены в каждой комнате, я бы даже сказала - в
каждом углу. Некоторые комнаты вызывают отвращение от того, что я знаю, что там
происходит. И это тот мир, который я должна узнать, если хочу быть лидером для своих
девочек.
За моей спиной со свистом открывается дверь, а я, молча, стою, ожидая, когда он
заговорит первым. Когда он этого не сделал, я воспользовалась своим даром эмпатии, чтобы
почувствовать его. В комнате со мной никого не было. Наверно, кто-то открыл дверь, увидел
меня, а не его, и ушел. Я продолжила свои наблюдения за мониторами, медленно
поворачиваясь, запоминая лица, действия, сделки. Я должна изучить людей так, как не
делала это никогда раньше.
И непроизвольно вскрикиваю, почувствовав руку на своем плече.
Я испуганно оборачиваюсь и утыкаюсь в грудь Риодана, его руки нежно обнимают меня.
Я бы заговорила, но знаю, что это будет только невнятное бормотание. Со мной в комнате
больше никого не было. И я не слышала, чтобы дверь открывалась снова. Тогда как он
оказался в комнате?
– Полегче, Катарина. Я не для того спас тебя вчера, чтобы навредить сегодня.
Я смотрю на его непроницаемое лицо. Об этом мужчине говорят, что у него бывает всего
три выражения лица: насмешка, учтивая отчужденность и ярость. Говорят, если увидишь
последнее - ты труп.
Я использую свой дар эмпатии.
Я одна в этой комнате.
Не могу подобрать слова. И решаю говорить прямо:
– Я одна в этой комнате.
– Не совсем.
– Тебя нет.
– Прикоснись ко мне, Катарина. И скажи, что
поцелуем, и я вздрагиваю.
– Повернись ко мне, и я поцелую тебя так, как следует целовать
женщину.
Он ждет, скользя губами по моей щеке, что я лишь немного повернусь, раскрою губы и
впущу его язык. Я снова дрожу. Этот мужчина поцеловал бы меня не так, как я люблю,
чтобы меня целовали, а так, как хочет он. Жестко, требовательно, опасно. Не с любовью. Со
страстью. Испепеляющей страстью. Оставляя после себя лишь тлеющие угольки, как и
привязанный у аббатства МФП.
Я отстраняюсь, и он со смехом отпускает меня. Я бросаю на него пристальный взгляд.
– Спасибо, что прислал своих ребят остановить фрагмент Фейри. Они говорили про
оплату. Мы не богаты. Что может наше аббатство предложить взамен столь щедрой помощи?
На его губах играет едва заметная улыбка.
– Вот значит как. Ты говоришь так красноречиво для той, которая не говорила ни слова
первые пять лет своей жизни.
Этим меня не смутишь. Итак, он знает, что я была безмолвна в течение многих лет
своего детства. Многие знают об этом. Боль всего мира захлестнула меня сразу после
рождения. Я была ужасным младенцем, трудным ребенком. Все время ревела. Совсем не
говорила. Я сворачивалась клубочком, пытаясь сбежать от мирской боли. Все считали меня
аутиком.
– Спасибо.
– Пока не пришла Ровена и не предложила твоей семье сделку.
– Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о себе, а чтобы выяснить, чем я могу
отплатить тебе за помощь.
– Она вытащила бы тебя из твоей аутичной раковины, но при условии, что при
достижении тобой восемнадцати лет ты будешь принадлежать ей. И станешь жить в
аббатстве. Твои родители с радостью согласились на ее предложение. Они уже отчаялись
осушить твои слезы.
Даже в такие моменты, Шон был рядом. Когда я находилась в исступленном состоянии
из-за боли, он сворачивался калачиком рядом со мной и спрашивал:
– Девочка, почему ты плачешь?
Я помню благословенные минуты тишины. Он обнимал меня своими пухленькими
ручками, и ненадолго боль отступала.
– Иначе как же им заключить союз с более серьезными и авторитетными преступниками,
если их единственная дочь на выданье умственно отсталая?
– сухо заметила я.
Он смеется.
– Вот она ты, скрывающаяся за маской вечной умиротворенности. Женщина с чувствами.
Забавно, но мне тоже показалось, что я в этой комнате один. Еще до того, как ты сказала об