Сковородка судного дня
Шрифт:
– Этот рыжий фахан? Ха-ха! Точно, любовь.
– Тоже круги вокруг панны Адельки мотает, городской совет подговорил, чтоб поставщики цены повысили, а он потом несчастную деву спас.
– Чего? – всплеснула я руками. – Это Петрик говорил?
– Ну да, – подтвердила Гражина. – Все, кроме нас, оказывается, знают, если даже до помощника мельника слухи дошли. Успокойся, дальше еще интереснее.
Она изменила голос на Мареков:
– Ты, дружище Пьер, не замечал на шее прекрасной панны ранок,
– Надрезы? Хи-хи. Представить даже невозможно. Ее, Адельку, с младенчества от ран берегли, Морава покойная не только ножи, даже иголки от нее прятала. Моравянка – единственная женщина в Лимбурге, да чего там, на весь Тариф одна, которая ни шить, ни вязать не умеет. Пану Килеру про то известно, но он перед всем советом на той неделе сказал, что его супруге домашней работой ручки марать не придется.
Я заскрипела зубами. За моей спиной плетутся дурацкие интриги. Болваны! Целый город болванов. И этих людей я собиралась от оленя-людоеда спасать?
– Дальше Петрик заснул, прямо за столом, – сказала Гражина. – А чернявый стал залу шагами мерять, бормотал под нос невнятицу, я, кроме имени Адички, не разобрала ни слова.
– Спасибо, тетенька.
– Пустое. Делать-то что будем? Мне про раны на шее вопросы не понравились.
– А мне, – пискнула Рузя, – тревожно, что он бургомистра фаханом обозвал. Всем известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Тетки посмотрели друг на друга с тревогой, перевели взгляды на меня.
– Адичка?
Я вздохнула:
– Давайте по существу. Предположим, наш бургомистр действительно фахан. Если бы он меня сожрать хотел, неужели бы этого не сделал? Поводов, чтоб я будто случайно о что-нибудь оцарапалась, достаточно было.
– Может, время тянет, может, ты еще до самой вкусной кондиции не дошла, – предположила Гражина.
– А может, он влюблен и каждодневно с противоестественным желанием Адичку съесть борется? – Рузя как всегда выдвинула самую сентиментальную версию.
– Я его спрошу, – пообещала я, – сегодня же. Марека прогоню, к пану Ежи загляну и в магистрат отправлюсь, там как раз приемный день.
– Прогонишь Марека? – удивилась Гражина.
– Разумеется. Он в себе пока не разобрался, но мне-то все яснее ясного. Его те же желания, что и пана бургомистра посещают – крови моей испить.
– А если он единственный, кто тебя от пана Килера защитить сможет? Или мы вдруг сами истребителями фаханов заделались?
Я уже открыла рот, чтобы сообщить о твердости принятого решения, но, озаренная пришедшей в голову мыслью, замерла. Двое охотников, преследующих добычу, непременно еще и друг с другом за нее сражаются. Тогда у жертвы может появиться шанс. У меня. Шанс.
– Тетечка Гражиночка, посмотрите, пожалуйста, где Марек. Если еще не
Пока мы перебирали и отвергали наряды, Гражина успела вернуться:
– Марек к плите встал, не в зале, к кухонной, завтрак готовит. Петрика отправил к пану Мюлеру расчет получать, Гоську к плотнику Тесле, зачем, я не поняла. Сам свеж и весел, напевает что-то.
Я посмотрелась в зеркало. То что надо. Испуганная невинная овечка. Корзинку еще можно для полноты образа, заодно сыра у пана Ежи куплю.
Попрощавшись с тетками, я тихонько спустилась по лестнице.
Действительно, напевает. Странная песня, иноземная. И язык незнакомый, с гортанным протяжным «р» и обилием гласных. Отчего-то в животе стало щекотно. Пережидая это ощущение, я дослушала песню до конца и заглянула на кухню:
– Доброго утра, Марек.
Чернявый моргнул, его рука с деревянной лопаточкой замерла над плитой. Пахло яичницей, но на сковородке лежала круглая желтая лепешка, парень ее перевернул и тоже поздоровался.
– Прекрасная панна Моравянка в темный лес к волкам собралась? Или на жертвенный алтарь сегодня возлегает?
Улыбнувшись шутке, я прошла к сундукам, достала плетеную из лозы корзинку:
– Сначала за овечьим сыром к пану пастуху, а потом, пожалуй, к волкам. Только панне этот визит не страшен, с ней туда защитник отправится. Тебе сказали, что для работы в магистрате разрешение получит надо? Ну вот. Вместе туда пойдем.
– После завтрака. – Марек подхватил с плиты сковороду. – Панна Аделька разделит со мной скромную трапезу?
Лепешек из яиц я раньше не ела, поэтому согласилась. Мы накрыли в зале, чернявый разделил желтый круг на две половины:
– Это называется омлет.
Я попробовала, уточнила рецепт, оказавшийся совсем простым.
– Когда дело немного расширится, – сказал Марек, – мы сможем гостям по утрам завтраки предлагать.
Расширится? Ну-ну. Мечтай.
– Забавно, – улыбнулась я. Отправляя в рот ломтик омлета, – мне казалось, ты ничего мясного не ешь. А яйца – это ведь будущие цыплята?
Чернявый поморщился:
– Можно я сейчас подробно не буду объяснять, что такое яйца?
– А ты мяса никогда не пробовал? – сменила я тему. – Или не помнишь?
– Дошли уже слухи? У меня с памятью странно, тут помню, тут не помню. Про еду любопытство прекрасной панны могу удовлетворить. Когда-то очень давно, так давно, что и поверить сложно, мне пришлось жить в облике птицы. С тех пор вкусы и поменялись.
– Какой птицы? – уточнила я и без паузы задала еще один вопрос: – Сколько тебе лет?