Сковородка судного дня
Шрифт:
– Попугая. Что же касается возраста, в одном прекрасном королевстве есть подходящая к случаю пословица: женщине столько лет, на сколько она выглядит, мужчине столько, на сколько он себя чувствует.
– Каковы в цифрах твои ощущения?
Парень улыбнулся:
– Я же маг, Адель, иногда столетия, иногда… Тебе сколько? Двадцать?
– Двадцать три.
– Идеально мне подходишь. – Он посмотрел на пустые тарелки. – Можем выступать. Гося приберет, когда от плотников вернется. Слушай,
– Нет! Зачем плотники?
Мы вышли из трактира, уже рассвело, и я кивала на приветствия горожан.
– Что значит «зачем»? Перекрытия менять, полы стелить. Деньги нужны. Талеров пятьсот для начала… Может, устроить сообщество пайщиков? – Он размышлял вслух, подлаживаясь к моим шагам, успевал тоже здороваться.
– В Лимбурге, – сообщила я, – такие суммы только в сундуках господина бургомистра водятся.
– Точно! Наш рыжеволосый фаханчик. Любопытно, за что… Испытание? Да какая разница. Пусть сундуки нам откроет…
– Испытание? – переспросила я.
– Ну там, – Марек пошевелил в воздухе пальцами, – в вышних сферах так принято, разных провинившихся к людям посылать.
– То есть в том, что пан Килер – фахан, ты полностью уверен?
– Разумеется. Я думал, вы все осведомлены. Тоже мне, тайна… Карл… Карлуша, Каракуша… Вертится что-то такое в голове… Знаешь, он же меня вчера узнал, узнал и испугался. Шляпу Петрика съем, если нет. О, сколько бы я отдал, чтоб в магическую башенку нашего бургомистра заглянуть!
Я посмотрела в сторону холма, башни было две, венчали симметрично оба крыла бургомистровых хором.
Пана Ежи дома, разумеется, уже не было, говорила я с хозяйкой пани Еживой. Дом подозрительной соседки она указала, влажный ком овечьего сыра завернула в тряпочку и опустила в корзинку, подмигнула:
– Не нужно денег, панна Моровянка. Подарок за услугу, так у нас еще с матушкой вашей заведено было.
Марек удивился:
– Что за услуга?
Хозяйка хихикнула и снова подмигнула, прежде чем попрощаться.
– Держи, – отдала я парню корзинку, – во дворе обожди.
И отправилась к указанному дому. Соседка была из пришлых, тех, кто переехал в Лимбург после памятного схода лавины. Поэтому и звали ее Новак. Жила она одна, подрабатывала плетением кружев, то есть едва сводила концы с концами. И, как будто для недоверия старожилов этого было мало, Спящий и супруги его наградили пожилую женщину отвратительной, отталкивающей внешностью. Бургомистр? Кто угодно в городе мог поклясться, что это не пан Килер, а плетельщица – переодетый фахан. Кто угодно, кроме меня. Я пани Новак жалела.
Марек не послушался, во дворе ждать не стал и, когда на мой стук открылась дверь, ахнул. Было от чего. Огромный
– Доброго утречка, пани Новак, – сказала я приветливо. – Как здоровье вельможной пани? Мы с новым работником за сыром заходили, решили и к вам заглянуть.
– Трактирщица? – Глазки прищурились, совсем скрывшись в морщинах. – Надо чего?
– Хочу одну из ваших кружевных накидок приобрести. – Я достала из кармана передника несколько талеров. – Покажете, какие есть?
– Ты говорила, у нас денег нет, – шептал Марек, проходя вслед за мной в ветхий домик. – Маленькая лгунья.
Я сделала вид, что ничего не слышу, обошла гостиную, она же спальня, она же мастерская, заглянула на кухню, под кровать. Вот ведь пан Ежи – балабол. Наговаривает на старуху. У нее из потустороннего только кружева ее волшебной уродливости и размеров.
– Эту, пожалуй, возьму, – показала я на сетчатое полотно, растянутое вдоль глухой стены.
Торговаться не стала, заплатила, свернула покупку тючком, положила поверх сыра в корзинку. Повеселевшая пани Новак рассказывала, что здоровье ее стариковское, но пальцы дело помнят, что скоро к ней сестра из Замбурга приедет, и они в четыре руки столько красоты наплетут…
Я держала на лице вежливую улыбку, внутренне содрогаясь. Еще больше такой красоты Лимбург мог не перенести.
Пани Ежива поджидала нас у окошка. Я покачала головой. Жена пастуха улыбнулась и сложила перед грудью руки, вознося благодарственную молитву пану нашему Спящему.
– Я все понял, Адель, – сказал Марек, когда мы уже почти подходили к магистрату.
– Давай после поговорим.
Парень меня не услышал:
– За что? За что мне это все? За какие прегрешения? – Он воздел очи горе. – Я щекотал Спящего? Флиртовал с обеими его супругами? Вы так решили мне отомстить? Подсунуть этот ядовитый цветок, притворяющийся невинной лилией?
Марек развернулся на каблуках, ткнул пальцем мне в живот:
– Это что? Что вышито на твоем переднике? Лотос? Астра?
– Эдельвейс. – Я холодно улыбнулась. – Ты же именно аромат эдельвейсов чувствуешь, когда я рядом, правда? И тебе очень хочется сделать то, что нельзя – вцепиться в меня зубами и жрать, пока… Ай!
Корзинка качалась из стороны в сторону, упав на брусчатку, Марек крепко прижимал меня к себе, прикусив мою мочку. Страха не было, за свои двадцать три года я прекрасно уяснила, что кровь моя может открыться только в двух случаях: если я сама захочу или случайно, но тоже от меня.
– Что, пан маг, тяжко?