Скрипачка
Шрифт:
Скрипнула дверь. По зажмуренным Алькиным глазам скользнула полоска света.
— Спишь? — Шаркающие шаги Элеоноры Ивановны приблизились в пустоте и тьме. — Чего трубку не снимаешь? Эй!
Алька хотела сказать, что она не спит, но услышала тихий, жалобный стон и не сразу поняла, что издала его она.
— Да у тебя, девка, жар! — На Алькин лоб легла шершавая, прохладная рука. — Вон еще какой! И трясешься вся. Грипп, что ли, схватила?
Шаги зашаркали обратно. Потом что-то тяжелое опустилось Альке на ноги, и
— Спи, — тяжесть переползла с ног ей на плечи, — а то лежишь без одеяла, немудрено простыть. Я телефон выключу, чтоб не тревожил.
Последнее, что услышала Алька, были все те же шумные, шлепающие шаги. Дальше все провалилось в вязкую, теплую темноту.
43
Алька проболела четыре дня. Два из них были выходными, а понедельник Горгадзе приплюсовал к отгулам в счет концерта. Поэтому Алька пропустила лишь один вторник.
Первые дни она лежала не вставая, укрытая ватным одеялом Элеоноры Ивановны, и пила из ее же рук какие-то невероятно горькие отвары. В понедельник пришла врачиха из поликлиники. К тому времени Алька уже могла сидеть в постели и делала десяток нетвердых шагов по квартире до кухни, где пыталась сварить себе кофе, и обратно. Врачиха послушала Альку, заглянула ей в горло, заставила пять минут держать градусник. Температура оказалась тридцать восемь и пять. Докторша черкнула на больничном бланке «ОРВИ», велела прийти в четверг и, порекомендовав полоскания содой и фурацилином, удалилась.
После ее визита Алька почувствовала себя совсем хорошо. Телефон больше не звонил, на кухне Элеонора Ивановна, ворча и бормоча какие-то ведьминские заклинания, готовила куриный бульон. Алька сидела, облокотясь о подушки, и задумчиво разглядывала сизо-фиолетовые синяки на правой руке.
В среду она проснулась в шесть утра и поняла, что совершенно поправилась. Слегка звенело в ушах, ноги оставались ватными, но озноб и боль во всем теле исчезли без следа. Алька подумала с минуту, потом отправилась в душ. Включила горячую воду на полную катушку, прибавила чуть-чуть холодной, залезла под обжигающие струи, чувствуя, как в организм возвращаются силы и бодрость.
Проснувшаяся соседка застала ее на кухне за поглощением аппетитно выглядевшей яичницы с ветчиной.
— Чего в такую рань вскочила? — недовольно пробормотала Элеонора Ивановна, наливая воду в чайник.
— Мне на работу к девяти. — Алька как ни в чем не бывало прикончила завтрак и стала шарить в пачке с сигаретами. Однако там было пусто.
— Какая работа? — возмутилась соседка. — Ты же на ногах не стоишь. Зачем врача вызывали, больничный оформляли?
— Ну его, больничный, — отмахнулась Алька, — закрою в четверг, и ладно.
— Ненормальная. Завтра снова свалишься. Что там у тебя на работе, что поболеть нельзя?
Алька пожала плечами и убежала переодеваться.
Она натянула длинный пушистый свитер из ангоры, чтобы не замерзнуть в ветровке, которую придется надеть вместо куртки. Когда теперь она получит назад свои вещи, Алька и думать не пыталась. Вернуться в Ленкину квартиру казалось ей немыслимым.
День стоял очень теплый, так что ей сразу пришлось расстегнуться. Ярко светило солнце, полностью свободное от облаков, на газонах уже зеленела первая молоденькая травка. Алька шла на работу значительно раньше срока, но ей так было легче. Она не хотела сразу проходить сквозь строй любопытных глаз. Пусть уж лучше встречи с коллегами будут происходить постепенно, по мере их появления.
Но, конечно, самой первой ей прийти не удалось. Кое-кто из оркестрантов уже сидел на своих местах, репетируя не пройденные дома партии, небольшая компания, как всегда, курила около мужского туалета. Никто ничего не сказал Альке, лишь поздоровались с ней — приветливо, как обычно.
Она стрельнула сигарету, постояла с ребятами, почти не участвуя в общем разговоре, затем пошла в зал, где десятью минутами раньше оставила инструмент.
— Привет, дорогая. — Сзади, обнимая Альку за плечи, стоял Копчевский.
— Здравствуй, — осторожно произнесла Алька, пытаясь прочесть что-нибудь по его лицу. Но лицо было обычным, усыпанным мелкими веснушками и дружелюбным. Разве чуточку более серьезным.
— Мы тебе обзвонились тут за выходные. Сильно болела?
— Простуда. Ерунда, ни кашля, ни насморка, только температура. Первые дни сорок была, потом меньше.
— Бедняга! — присвистнул Копчевский. — Ирка, значит, правильно велела тебя не беспокоить.
— Алик, — Аля пристально разглядывала узор на его свитере, — ты… что думаешь обо всем этом?
Смешливые, золотисто-карие глаза Копчевского словно потемнели и сузились.
— Все нормально, Аль. Не занимайся самоедством. И никого не слушай, если будут болтать. Я… я… если хочешь знать, я тобой восхищаюсь! Да!
Алька улыбнулась и потрепала его по огненно-рыжим волосам.
— Не знаю, как теперь я буду… — печально проговорила она.
— Как раньше, так и теперь. И вообще, — Копчевский снова принял привычный несколько шутовской облик, — давай поговорим о приятном.
«Сейчас снова приглашать начнет, — подумала Алька. — Опять в тот бар или сразу домой. И я, наверное, соглашусь. Это гораздо лучше, чем сидеть одной и непрерывно думать о Ленке».