Скрипящее колесо Фортуны
Шрифт:
Время — главное измерение вещей. Причина, следствие, пространство, интегралы по траекториям — где все это?
«А ты практичный парень, Ларцев», — сказал Митрофанов, разглядывая мою новую замшевую куртку. Сказал с ехидчатым уважением. Его, Митрофанова, институтского дурака Божьей милостью, только что представили к защите. И куртка на нем получше, но он с искренней снисходительностью завидует Ларцеву, который сам, которому не папа из Парижа…
Но что было нужно Им? Не комната же.
Всемирная организация Валиков и сладкоглазеньких петушков?
Такие нашли
Нет, конверты имели особый смысл. Я кому-то или чему-то служил…
Резкий звонок. Вскакиваю. Так! Это наверняка за мной.
Конечно же, двое победительно-улыбчивых с красными удостоверениями.
— Пройдемте с нами, гражданин Ларцев. В чем дело? Надо было раньше выяснять, в чем дело. Знаете ли вы, гражданин Ларцев, что уже длительное время вы оказываете неоценимую помощь вражеской разведке, исправно служите ей чем-то вроде цветочного горшка на подоконнике и тем самым способствуете разглашению главной государственной тайны? И о счете в швейцарском банке тоже не знаете? И конвертов никогда в глаза не видели? А вот мы давным-давно за вами наблюдаем, и все знаем, сейчас поймете.
И вводят человека в макинтоше.
— Что вы скажете, полковник Шмольтке-Иванов-Джонс? Этот молодой человек утверждает, что он даже не догадывался о своей выдающейся роли.
И полковник Джонс начинает крутить пальцем около виска…
Открываю. Потапыч мнется у порога.
— Ты чего такой бледный? — спрашивает он.
— Ты не бойся, — говорит он, похихикивая и пытаясь заглянуть в комнату, — я на минутку. Будь другом, Эдик, разменяй сотню. Тут один чижик вещичку принес, а сдачи у него нет.
Механически липкими пальцами отсчитываю Потапычу червонцы.
— И чего ты все один да один? — по-свойски подмигивает Потапыч. — Я бы в твои годы и на твоем месте…
И он умильно смотрит на суперсофу ценой в восемь с половиной дежурств. Как будто оплевал.
А эта софа — вещь без памяти. Нам с Наташей было хорошо и на старом диване.
— До свидания, Яков Потапыч, — только и выдавливаю я.
Он уходит, по-прежнему похихикивая. А я прислоняюсь лбом к холодной поверхности зеркала.
Фантазии разыгрались. Какое до меня дело всяким разведкам? Плевать им на такой ненадежный цветочный горшок.
Все проще. Наверное, этот тип в макинтоше явился с тарелки, с обыкновенной летающей тарелки. Они проводят гигантский эксперимент, исследуют человеческую психологию, раскручивая ее во времени и в обстоятельствах. А, может быть, Они испугались моих работ. Их вполне устраивает существующая у нас причинность, а в моих гипотетических петлях содержалась, например, недвусмысленная угроза Их власти.
Они заглянули в мою черепную коробку и решили поставить простенький опыт. И выяснили — ах, бедняга Ларцев, как он исстрадался по хрустящим зелененьким бумажкам! И если уж у передового альтруиста Ларцева, который всю жизнь стеснялся пересчитать деньги, не отходя от кассы, который всегда был уверен, что попросить прибавку к зарплате стыдней, чем снять трусы посреди Старой
Да-с, такова моя гнусная роль в первом контакте землян и пришельцев.
А что там по телеку? Ага, премьера, шестая серия… В пятой герой лицедействовал на крупном совещании и, конечно, победил. Теперь пришла очередь возвращать жену, сбежавшую еще в третьей серии к товарищу, который не воспринимал совещания столь серьезно, грубо подхалимничал с начальством и ласково подкалывал женщин. В пятой серии его разоблачили и предложили ковать жизнь заново. Ну а с разоблаченным подхалимом даже на дальнюю стройку не поедешь, лучше вернуться к принципиальному герою — он не только простит, но и сам прощения попросит… Стоп. Все вычислено, можно не смотреть, проживу этот вечер без розового экрана.
Интересно, а что бы я делал, узнав, что возвращается Наташа. Вот сейчас прозвенел бы звонок. Я открываю — она! Не с раскаянием, не с вызовом во взгляде, а просто с вопросом.
Приготовил бы ванну, устроил ужин, и все. И был бы очень рад, может быть, счастлив.
Но она не приедет. Никогда не приедет. Зачем ей пустое место имени Эдуарда Петровича Ларцева?
Кто Они?
Качаюсь в густом тумане. Всплывают какие-то многоугольные фрагменты воспоминаний. Всплывают и, распадаясь вновь, растворяются в тумане. Вроде бы недавно это было. Или давно? И вообще, было ли? Вполз в мою жизнь фантастический сюжет, вполз и все изгадил.
Или не изгадил, а так и следовало. Откуда следовало? Очевидно, из меня самого, как из противоречивой системы аксиом.
И ошарашивающий кладбищенский эпизод тоже из меня следовал, как говорится, на роду был написан. До сих пор дрожь пробирает. Решился, подлец, третий раз после похорон к Машеньке заглянуть. Поклялся всеми страшными клятвами — прикину, что да как с памятником устроить.
Приехал, дохожу до места, а там — готовый памятник. Не то, чтоб особо роскошный, но вполне приличный. Небольшая гранитная плита, золотистый Машенькин контур, фамилия, даты… И почти свежие цветы!
Я заметался, чуть в обморок не грохнулся, а потом сбежал, позорно и без оглядки.
Три дня лихорадка колотила. Кто же посмел мою мерзкую личность жирной гранитной чертой подчеркивать? И окатила меня струя настоящей злости. На себя самого и, конечно, на Них. Ибо это Они и только Они могли выдумать. Купили меня на свои полтинники, так ведь не просто купили, но еще и оплевали. С ног до головы.
Переиграть с Ними прошлое… Встретиться и немедленно переиграть.
И я ступил на тропу следствия — кто, кто, кто?