Скромный герой

Варгас Льоса Марио

Фелисито замолчал, увидев, как переменился взгляд Святоши. Зрачки ее расширились, она смотрела на него неотрывно — абсолютно серьезная, сосредоточенная, как будто увидела что-то тревожное внутри или позади Фелисито. Она вцепилась в его руку своими большими мозолистыми руками с грязными ногтями. Сдавила изо всех сил. Фелисито вздрогнул. Он был до смерти перепуган.

— У тебя что, озарение, Аделаида? — пробормотал он, пытаясь высвободить руку. — Что ты видишь, что ты чувствуешь? Ну пожалуйста, подруженька!

— С тобой что-то случится, Фелисито, — произнесла Святоша, сильнее сжимая его руку, не отводя от него своих бездонных взбаламученных глаз. — Не знаю что, быть может, это и был твой договор с фараонами, а может, и что-нибудь другое. К добру ли, к худу — не знаю. Что-то громадное, огроменно мощное, толчок, который перевернет всю твою жизнь.

— Ты

хочешь сказать, совсем не то, что происходит со мной сейчас? Будет еще хуже, Аделаида? Неужели недостаточно этого креста на моих плечах?

Женщина замотала головой как одержимая — она, казалось, его не слышала. Теперь она, охваченная ужасом, почти кричала:

— Не знаю, Фелисито, хорошее или плохое. Но куда более важное, чем все, что было с тобой до сих пор. Революция в жизни — вот что я предчувствую.

— Более важное, чем было? — эхом отозвался Фелисито. — Ты можешь сказать что-то определенное, Аделаида?

— Нет, не могу. — Святоша отпустила его руку и теперь понемногу возвращалась к своему обычному облику. Прорицательница глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, словно отгоняя муху. — Я говорю тебе только то, что чувствую, что мне подсказывает озарение. Я понимаю, все это мутно. И для меня тоже мутно, Фелисито. Но я не виновата, Господь хочет, чтобы я только это и чувствовала. Ему и решать. Вот и все, что я могу тебе поведать. Будь начеку, что-то у тебя случится. Что-то необычайное. Пускай бы только не к худу, куманек.

— Не к худу? — возмутился коммерсант. — Худшее, что со мной может случиться, — это смерть под колесами машины или от укуса бешеной собаки. И это бы меня, наверно, устроило. Взять и помереть, Аделаида.

— Ты пока что не умрешь, уж в этом я уверена. В озарении про твою смерть ничего не говорилось.

Святоша выбилась из сил. Она все так же сидела на пятках и медленно растирала руки и ноги, словно стряхивая пыль. Уже близился вечер, и Фелисито решил уходить. В свой обеденный час он не проглотил ни кусочка, но голода не чувствовал. Сама мысль о еде внушала ему отвращение. Коммерсант с трудом поднялся на ноги и достал бумажник.

— Не нужно мне ничего оставлять, — предупредила сидящая на полу Аделаида. — Не сегодня, Фелисито.

— Нужно, — определил гость, кладя пятьдесят солей на ближайший прилавок. — Не за это невнятное озарение, а за утешение, за твою нежность и советы. Ты моя лучшая подруга, Аделаида. И за то, что я тебе всегда доверял.

Фелисито вышел на улицу, на ходу застегивая жилет, затягивая узел галстука, поправляя шляпу. Его снова донимала жара, угнетала всегдашняя уличная толчея в центре. Многие прохожие узнавали коммерсанта, приветствовали его или шушукались за спиной, тыкали пальцем. Другие фотографировали его на свои телефоны. Фелисито решил зайти в «Транспортес Нариуала», узнать, какие там новости. На часах было пять вечера. Пресс-конференция в комиссариате начинается в шесть. Всего лишь час, а потом новости вспыхнут как порох. Они разорвутся на радио и в Интернете, распространятся через блоги и электронные выпуски газет, прозвучат в телевизионных сводках. Он снова станет самым популярным гражданином Пьюры. «Обманутый любовницей и собственным сыном». «Его пытались шантажировать сын и любовница». «Паучками оказались его сын и его возлюбленная, к тому же у них был роман!» У Фелисито голова пошла кругом, когда он представил себе заголовки и карикатуры, на которых он будет изображен самым комичным образом, с рогами до небес. Вот ведь сволочи! Беспамятные, неблагодарные! На Мигеля он злился гораздо меньше, поскольку благодаря шантажу с паучком его подозрения подтвердились: это не его сын. Кто же его настоящий отец? Да знает ли это сама Хертрудис? В те времена любой постоялец гостиницы мог ее отыметь, так что на это отцовство кандидатов было предостаточно. Ну что же, ему теперь нужно расстаться с женой? Развестись? Фелисито никогда ее не любил, однако теперь, по прошествии стольких лет, он даже злиться на нее не мог. Она не была плохой женой: все это время Хертрудис вела себя безупречно, посвящая жизнь исключительно дому и своей религии. Конечно, новости о паучке ее потрясут. Фотография Мигеля в наручниках, упрятанного в тюрьму за то, что шантажировал собственного отца (а еще наставил ему рога, закрутив с его любовницей), — не каждая мать способна такое вынести. Хертрудис будет плакать и бегать за утешением в собор к священникам.

С Мабель дело обстояло сложнее. Когда Фелисито думал о ней, желудок его сводило судорогой. Мабель была единственной

женщиной в его жизни, которую он по-настоящему любил. Он давал ей все: дом, деньги, подарки. Свободу, которую никакой другой мужчина не предоставил бы женщине, находящейся у него на содержании. И все затем, чтобы она улеглась в койку с его сыном! Чтобы, снюхавшись с этим подлецом, она его, Фелисито, шантажировала! Нет, он ее не убьет, даже не вмажет как следует по этой лживой мордашке. Он больше никогда не станет с ней встречаться. Пусть зарабатывает на жизнь блядством. Вряд ли ей удастся отыскать такого достойного любовника, каким был он.

Вместо того чтобы идти на работу по улице Лимы, Фелисито возле Подвесного моста свернул на набережную Эгигурен. Там было меньше народу, и коммерсант чувствовал себя спокойнее: здесь его не так часто узнавали и показывали пальцем. Фелисито вспомнил старые хибарки, стоявшие на набережной, когда он был подростком. Одна за другой они рушились от соединенных усилий Эль-Ниньо, дождей и разлива реки: однажды она вышла из берегов, и от квартала ничего не осталось. Белые не стали восстанавливать хижины: они как ни в чем не бывало построили себе новые дома в Чипе, подальше от центра.

Что же ему теперь делать? Продолжать работу в «Транспортес Нариуала»? Бедный Тибурсио. Вот уж кому придется тяжело. Брат Мигель, к которому он всегда был так привязан, оказался преступником, который угрожал отцу и действовал заодно с его возлюбленной! Тибурсио — очень хороший парень. Умом, может быть, и не блещет, зато правильный, обязательный, неспособный на такую подлость. Эта новость его раздавит.

Река Пьюра сильно вздулась, в воде бултыхались ветки, бутылки, бумажные и пластиковые пакеты. Вода сделалась грязно-бурой, как будто наверху, в горах, случился оползень. Желающих искупаться не наблюдалось.

Когда Фелисито поднялся с набережной на проспект Санчеса Серро, он решил не заходить в контору. Было уже без пятнадцати шесть, а журналисты, как только узнают новости от капитана Сильвы, слетятся в «Транспортес Нариуала», точно мошкара. Лучше уж он укроется дома, запрет входную дверь на замок и несколько дней просидит безвылазно, пока буря не уляжется. От одной мысли о скандале по его спине начинали ползать холодные змейки.

Фелисито поднялся по улице Арекипа к своему дому, чувствуя, как тоска снова наполняет его грудь и затрудняет дыхание. Так, значит, Мигелито затаил на него обиду, ненавидел его еще до вынужденной службы в армии. И ненависть эта была взаимной. Нет, не так: он вовсе не ненавидел своего приблудного сына. Другое дело, что он никогда его не любил, потому что догадывался, что в Мигеле нет его крови. Однако Фелисито не мог припомнить, чтобы он хоть как-то выказывал предпочтение Тибурсио. Он был справедливым отцом и старался воспитывать детей одинаково. Да, действительно, он настоял, чтобы Мигель провел год в казарме. Для его же блага. Чтобы его заставили взяться за ум. Учился Мигель ужасно: ему нравилось только хулиганить, пинать мячик да пьянствовать в чичериях. Однажды Фелисито его застукал: Мигель в компании отборного сброда клянчил деньги по кабакам и шалманам худшего разбора, а потом тратил их в борделях. Это была плохая дорожка. «Если будешь продолжать в том же духе, отправлю тебя в армию», — предупредил Фелисито. Мигель продолжил, Фелисито отправил. Тут коммерсант рассмеялся. Ну что сказать, армия не сильно помогла Мигелю, раз он совершил то, что совершил. Пускай отправляется в тюрьму, пускай узнает, почем фунт лиха. И посмотрим, кто потом возьмет его на работу с такой-то анкетой. Мигель выйдет из тюрьмы еще более закоренелым негодяем — как и все, кому довелось пройти через эти воровские университеты.

Фелисито стоял перед своим домом. Прежде чем открыть большую, обитую гвоздями дверь, он отошел к перекрестку и бросил несколько монет в жестянку слепца:

— Добрый вечер, Лусиндо.

— Добрый вечер, дон Фелисито. Да вознаградит вас Господь.

Он вернулся к своему дому, тяжело дыша, с болью в груди. Приоткрыл дверь и тотчас закрыл за собой. Из прихожей Фелисито слышал голоса в гостиной. Гости! Только этого не хватало! Это было странно, ведь у Хертрудис не водилось подружек, которые приходят без приглашения, да и чаепитий она никогда не устраивала. Фелисито в нерешительности стоял в прихожей, но вот он увидел на пороге комнаты оплывший силуэт своей жены. На Хертрудис был один из неизменных ее балахонов, так напоминавших монашеские облачения, она, как могла, ускоряла свой затрудненный шаг. Почему у нее такое опрокинутое лицо? Выходит, новости уже добрались и до нее.