Скряга
Шрифт:
– Знаю, отец мой.
– А как с монахами? Коль скоро речь зашла о благотворительностИз то что мы сделаем для монахов?
Девере бросил на него умоляющий взгляд. Отец Ринг поднялся, сжал губы, заложил руки за спину и, встав у окна, начал смотреть на улицу, опустив голову на грудь и внимательно всматриваясь поверх очков.
– Вы только поглядите на этого каналью Фоли, эк он нырнул в трактир Джонни Десмонда, - пробормотал он как бы про себя.
– Сведет он свою бедную страдалицу жену в могилу... Я думаю - надо, мистер Девере, - добавил он уже громко, поворачиваясь
– Я думаю - надо. Монашеские ордена!..
Видит бог, не мне их порицать, но нельзя им не удивляться. Честное слово, нельзя не удивляться! Как они завидуют друг другу из-за какой-то жалкой сотни-другой фунтов! Бедняги после такого оскорбления будут злиться не один год.
– Мне это ни к чему, - Девере опечаленно покачгщ головой.
– Вот именно, друг мой, вот именно, - подхватил отец Ринг, как бы пораженный его проницательностью и давая понять своим тоном, что если даже дурные пожелания монашеской братии и не последуют за стариком на тот свет, то по крайней мере сильно затруднят путь сопровождающим его молитвам.
– Вы правы, мистер Девере, вам это ни к чему... Ну, а теперь ближе к делу... он понизил голос и нервно оглянулся через плечо, - как быть с вашим прислужником? Надо бы о нем позаботиться, от вас этого ждут.
– Он меня ограбил, отец мой, - мрачно объявил Девере, и на его тяжелом лице появилось выражение, какое бывает у детей, когда они заупрямятся.
– Ах, и не говорите, не говорите!
– Отец Ринг раздраженно замахал бумагой.
– Я все знаю, все. Уж эта мне британская армия! Скольких она погубила!
– У меня и так сигарет мало, - продолжал старик, обращая на священника красные глаза; его низкий голос задрожал от жалости к самому себе, как звук виолончели, - и то он их крадет. Сколько раз бывало - не стану лгать вам, отец мой, - спускаюсь утром в лавку, и даже закурить нечего. Ни одной!
– Ай-ай-ай!
– отец Ринг зацокал языком и закачал головой, сокрушаясь о людской подлости.
– Целые пачки "Люкса", - нараспев торжественным тоном провозгласил Девере, поднимая в подтверждение правую руку вверх, - истинную правду вам говорю, отец мой, вот как бог свят, - он их берет, а потом ходит из дома в дом и распродает по полдюжины, да еще задешево. А я тут сиди и мучайся без сигарет.
– Так-так, - вздохнул священник.
– А все-таки, сами знаете, мистер Девере, нужно ему простить.
– Простить - одно, - упорствовал старик, - а оставить ему что-нибудь в наследство - совсем другое. Ни за что.
– Ну как знак, что вы его прощаете!
– уговаривал священник.
– Так сказать, символ! Хоть самую малость!
– Ни полпенса, отец мой, - произнес Девере тоном судьи, оглашающего приговор.
– Ни единой монетки.
– Помилуйте, мистер Девере, - умолял отец Ринг, - ну пятьдесят фунтов. Что вам стоит? Ничего, а для бедняги это целое состояние.
Неожиданно дверь распахнулась и Фэкси, подслушивавший у замочной скважины, ворвался в комнату, сжав кулаки, - высоченный, худой, как скелет, с безумными глазами.
– Пятьдесят фунтов?
– завопил он.
–
Да вы что, оба тут с ума посходили?
Старый Девере забарахтался в постели, делая отчаянные попытки сесть; он отбросил одеяло и простыню распухшими старческими руками и хватал ртом воздух, стремясь высказать Фэкси все, что он о нем думает.
– Разбойник ты этакий!
– с трудом прохрипел он, - Да если бы воздавать тебе должное, тебя бы надо упечь за решетку!
– Будет, мистер Девере, будет!
– закричал отец Ринг, испугавшись, что старик сейчас помрет, не успев даже наметить завещание.
– Успокойтесь же, - добавил он, отодвигая бумаги в сторону и пытаясь снова уложить Девере.
– Я не оставлю ему ни одного пенса!
– гремел Девере, так что голос его был слышен на той стороне улицы.
– Ни полпенса! Пусть живет на то, что наворовал из кассы!
– Много там было чего воровать, - осклабившись, прошипел Фэкси, склоняя над ним свой череп, обтянутый кожей.
– Ни полпенса!
– повторял старик, в неистовстве молотя кулаками по своим коленкам и раздуваясь, как мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги.
– Двести пятьдесят фунтов!
– гаркнул Фэкси, обнажая беззубые десны и тыча себе в левую ладонь, будто там у него велись все подсчеты.
– Вон сколько мне причитается! Все у меня записано черным по белому. Это надо столько жалованья задолжать! Но военное министерство не даст меня в обиду!
– Разбойник ты этакий!
– задыхаясь, выдавил из себя Девере.
– Сестра!
– закричал отец Ринг, распахивая дверь.
– Сестра, как вас там, пошлите за полицией! Скажите, я требую упрятать за решетку этого прощелыгу!
– Не надо, ну ее!
– прошипел Фэкси, оттаскивая отца Ринга от двери. Полиции он не боялся, но до смерти боялся сержанта в юбке.
– Нечего впутывать баб.
Играйте честно, деритесь, как мужчины. Честной игры - больше я ничего не требую. Я для него делал такое, чего никто бы другой не сделал.
– Мистер Девере, - принялся убеждать отец Ринг, - правильно, он прав. Ему кое-что причитается. Не ровен час, он опротестует завещание.
– Видит бог, этого я не хочу, отец мой, - присев на край кровати, Фэкси зарыдал, всхлипывая и стирая кулаком слезы.
– Я заслужил большего после всех лишений. Никто не знает, как я с ним намаялся.
– Господи помилуй, вы только его послушайте, - в отчаянии прохрипел Девере.
– Кровяная колбаса да лежалые сосиски! Никакой порядочной пищи мне не попадало в рот, отец мой, за все те годы, что оп со мной.
До тех самых пор, пока не появились монахини, благослови их господь.
– Потому что им в долг верят, - огрызнулся Фэкси, потрясая кулаком перед физиономией хозяина. Слезы мгновенно, как по волшебству, высохли. Давали бы мне денег, а не прятали их, так во все бы дни недели получали бекон и капусту. Я служил денщиком у людей не чета вам. Скупиться надо было поменьше, старый хрыч, а теперь, нравится вам или нет, денежки уплывают на лекарства да на джейесовку да на ночные горшки. Вот вам и все от них удовольствие под конец жизни.