Скрытый колдун рода Лаурус
Шрифт:
Лавр лично знал нескольких магов, способных в этой форме касаться предметов и творить магию, правда таких, как они, были единицы, а все остальные — и Лавр к этим «остальным» также относился — могли лишь отделять от тела свою душу и видимыми для всех призраками блуждать неподалеку от своих тел, боясь разорвать связь между физическим воплощением и духовным.
Когда колокол на министерской часовне гулким грохотом пробил несколько раз, разгоняя сидевших на крышах ворон, Лавр осознал, что так и просидел на полу в секции «неинтересных книг» несколько часов, ничего не делая. Все это время он продолжал размышлять о том, что происходило и все еще
В Академию восточного колдовства он попал, честно говоря, случайно. Большую часть своей подростково-магической жизни обучаясь премудростям колдовства в кругу семьи. Но когда ему стукнуло двенадцать лет, к ним на порог заявился академический писарь. Кто-то сообщил в Министерство об ошибке в реестрах поступающих на обучение в Академию колдунов. Где-то в неразборчивых письменах, хранившихся в регистрационных палатах континентального Министерства, обнаружили, что Лавр Лаурус, проживающий на отдаленном от континента острове Змеином, у северных берегов в Холодном море, не явился в Академию по исполнению ему десяти лет для прохождения обучения.
Рута, насколько Лавр мог помнить, такому заявлению удивилась чересчур наигранно, но клятвенно пообещала отправить правнука в Академию в ближайшие несколько дней, раз того требовало Министерство. Попросив лишь немного времени на сборы. Однако писарь, сомневавшийся в необходимости долгих проводов, дать несколько дней согласился, но остался в поселении и, в конце концов, лично доставил его на континент, а оттуда уже и в Академию.
Перед тем, как покинуть дом, Лавру строго-настрого запретили хоть кому-нибудь говорить о своем даре. Рута и вовсе пригрозила, что в противном случае она лично выколет ему оба глаза, если Лавр не будет слушаться. А Рута слов на ветер никогда не бросала.
Поэтому попав в Академию, Лавр всеми правдами и неправдами старался держаться обособленно от других колдунов и колдуний, отсчитывая дни до своего возвращения к родным.
И тут, три года спустя, в Академию заявилась Мария и объявила, что его приглашают на обучение в само континентальное Министерство.
Об этом, разумеется, не могли не сообщить его семье. Лавр был готов поклясться, что когда Рута об этом узнала, она чуть не завершила свой цикл. А после, оправившись от шока, была готова брать Министерство штурмом и вызволять Лавра из лап верховных магов. Благо ей, или кому-то другому, хватило благоразумия ничего не предпринимать. Возможно, кто-то решил, что Лавру просто стоит быть осторожнее, продолжать обучение, не привлекая к себе внимания, а после всего вернуться домой. Или же постараться находиться от Министерства настолько далеко, насколько получится.
Именно этому совету Лавр и следовал последние годы.
«Я должен стать исследователем, — уверенно заявил он сам себе, повторяя эти слова как мантру. — Только так я смогу вырваться отсюда».
Лавр не был глуп, прекрасно понимая, какая опасность над ним нависла. И кто за этим стоит. Но сил бороться в открытую против Его Превосходительства, за эти годы заметно охладевшего к нему, у Лавра не было. Так же, как и не было верных союзников, которым можно было бы открыть душу и все рассказать.
Рассказать так, как оно есть.
Как оно было на самом деле.
О том, что семь лет назад он был приглашен в Министерство для одной лишь цели — стать сосудом для чужой души. Первородной души.
О том, что
О том, что ни Мария, ни Яр никогда не применяли черную магию, и все обвинения в этом абсолютно беспочвенны.
Он бы рассказал о том, как сильно они любили друг друга.
Их поцелуй в беседке, который Лавр увидел, прячась вместе с профессором Рапоса от проливного дождя в саду с синими гортензиями, его уже нисколько не смущал. Теперь, познав, какого это любить и быть любимым в ответ, он понимал, как жестоки были его слова у того костра, сказанные Яру в порыве подросткового гнева от творившейся вокруг несправедливости. Стыд за то, что свою скорбь он посмел поставить выше скорби Яра, в силу возраста, не понимая разницы между тем, чего лишился он, а чего Яр, снедал его до сих пор.
Лавр все еще считал несправедливым то, что с ними случилось. И злился, когда слышал какими чертами наделяли Марию те, кто ничего о ней не знал. И что приписывали Яру те, кто многие годы ел с ним за одним столом, пересекался с ним в министерских коридорах, восседал рядом на общих собраниях. Гниль их душ ощущалась Лавром физически, и раз за разом Лавр думал о том, почему у таких магов душа есть, а у фамильяров Марии ее не было.
Да, о них бы Лавр тоже всем рассказал, и гордился бы тем, что был знаком с такими выдающимися личностями, как Ленар, Савва и профессор Рапоса. Он бы с воодушевлением рассказывал всем о трех фамильярах, о которых с завистью в голосе говорили все колдуны в Академии. Ведь ни у кого, и насколько знал Лавр, ни у кого до сих пор, не получалось призвать стольких помощников…
Нет, они не были просто ее помощниками, как например Гагат у Яра. Они были для Марии семьей. Шумной, проблемной, но столь горячо любимой и необходимой семьей, оставшейся с ней до самого конца.
И когда Лавр вспоминал о них, боль заполняла все его тело.
Что же с ними случилось?
«Я должен вырваться отсюда», — повторил про себя Лавр, поднимаясь пола.
Он не мог и вторую половину дня просидеть в библиотеке, прячась от посторонних глаз.
Мальчишка-послушник наименьшая из его проблем. Где бы он ни сорвал веточку гортензии, он был лишь ребенком, сбежавшим ранним утром от воспитателей. Такие маги в Министерстве тоже были. Проблема заключалась в том, что и без ябедничества Лавра он мог рассказать кому-то о том месте, где рос куст гортензии. Пропитанный магией Яра, он скрывал под своими корнями урну с прахом Марии. И Тмина. В пепелище костра было невозможно отделить их друг от друга, хотя Лавру казалось, что Яр к этому и не стремился.
«Суженые должны быть вместе, особенно в тот миг, когда их циклы завершены», — произнес он в тот день.
Как же глупо.
Лавр ненавидел Тмина всей душой. Ярость вскипала в его венах, заставляя сердце в бешенном ритме колотиться в груди. Будь его воля, он бы сделал все возможное, чтобы Тмин никогда не переродился. Но сил на такое вряд ли бы у кого-то хватило. Ведь тогда пришлось бы изменить саму суть их мира, существовавшего за счет магии и бесконечного цикла перерождений душ.
Лавр покинул исследовательские корпуса и, пройдя чуть вглубь двора, решил для надежности проверить министерский сад. Но ожидаемо остался разочарованным от вида сухих, торчащих из холодной земли палок некогда пышно цветущих гортензий. Их вид в ожидании нового перерождения был неприглядным для глаз.