Скрытый Пророк
Шрифт:
Она пошла от Мендельна, уже выкрикивая имена Сарона и Йонаса. Мендельн немного посмотрел ей вслед, после чего, качая головой, неохотно пошёл за ней.
— Это до добра не доведёт, — пробормотал он себе под нос. — Это до добра не доведёт…
Это был Малик… Тот самый Малик, который совершил жесточайший и ужаснейший поступок: содрал кожу с правителя Парты и его сына, чтобы надеть её на себя и таким образом заманить Ульдиссиана в ловушку. Малик, который служил ордену Мефиса, а на самом деле — демону Мефисто. Малик, который был правой
И хотя Малик немного получил по заслугам, когда непреднамеренно атаковал Лилит в образе Лилии, — и потому умер, как умерли Этон и его сын, — высший жрец вернулся в виде духа, привязанного к кости, раздобытой Мендельном. Мендельн тогда использовал её, чтобы помочь справиться с Лилит, ведь она была единственным существом, которого Малик ненавидел больше Ульдиссиана. Дух справился со своим заданием, как ему и было велено, проведя Ульдиссиана через опасности главного храма.
Однако в одном месте коридора дух Малика приказал Ульдиссиану бросить фрагмент кости. Считая, что на то есть веская причина, тот подчинился. В следующий миг кусок ударил в лоб жреца — его звали Дюррамом.
Обстоятельства и Лилит заставили Ульдиссиана позабыть о кости и её возвращении, и он посчитал, что она и страшная тень Малика исчезли под обломками храма. Теперь Ульдиссиан ясно видел, что он, к несчастью, сильно ошибался на этот счёт.
И за эту ошибку он заплатит забвением, а также тем, что его тело и силы перейдут к человеку, который является злом в чистом виде.
— Мы — или, вернее, я — уже давно отсюда исчезнем ко времени, когда глупец Зорун осмелится вернуться. Было легко проделать дыры в истории, которая и без того полна дыр. Я руководил его мыслями с того самого момента, как попал в это тело великана, играя на его собственном тщеславии. Как бы ему ещё в голову пришло, что он так легко сумел поймать тебя благодаря своей никчёмной силе! Ему удалось это только потому, что я, кто успел узнать тебя так хорошо, мой старый друг, обеспечил настоящую попытку. Я знаю прорехи в твоей броне, и я воспользовался ими, — лицо Терула радостно осветилось. — И всё прошло так гладко, что я сам был поражён!
Ульдиссиан слушал. Это было единственным, что он мог делать, и его единственным орудием. Малик утверждал, что время на его стороне, но чем больше узник делал вид, что внимательно слушает, тем больше высший жрец становился, как Зорун Тзин, горд собой.
Ульдиссиан знал, как опасно владеть такими сильными навыками. Он и сам не раз становился жертвой самомнения — быть может, трагическое путешествие с несчастным мастером Фахином было тому страшным напоминанием. Ведь Ульдиссиан считал себя неодолимым, недосягаемым. Он всё спланировал идеально… Или так он думал. Сейчас это казалось таким опрометчивым, таким нелепым — предполагать, что можно просто войти в столицу восточной части света и потребовать права говорить с лидерами, не страшась предательства или последствий.
— Да, я смогу найти твоему телу куда лучшее применение, — Терул — нет, Малик — сделал шаг к Ульдиссиану, крепко сжимая осколок. Ухмылка великана становилась чрезвычайно злобной. — А теперь, сын мой, желаешь ли ты признаться в чём-либо перед тем, как обретёшь полнейшее забытьё?
Ульдиссиан
— Не желаешь? Что ж, тогда мы начнём, — Малик приложил частицу кристалла к груди Ульдиссиана. Высший жрец начал тихо нашёптывать…
В этот момент тепло стало передаваться от камня Ульдиссиану. Поначалу он подумал, что это часть заклинания жреца, но затем туман, который мешал ему сосредоточиться, начал рассеиваться. Его сила вернулась…
Но изменение в нём не осталось незамеченным. Малик нахмурил брови:
— Что за?..
Дух не продолжил. Точно так же, как в джунглях с Мендельном, Ульдиссиан дал волю эмоциям. Не было времени поступать иначе.
В месте прикосновения осколка возникло яростное оранжевое свечение.
Великан издал вопль, когда свирепая сила выжгла его кожу, его мышцы и всё под ними. Лицо стало ещё безобразнее, когда бушующая энергия вырвала губы и веки Малика. Затем глаза расплавились, так что остались одни глазницы, а челюсть безвольно отпала.
Мучитель Ульдиссиана рухнул грудой костей.
В то же время заклинание, удерживавшее сына Диомеда, наконец рассеялось. К несчастью, это привело к тому, что Ульдиссиан, изнурённый не только приложенными усилиями, но и пытками Зоруна Тзина, больно упал на пол. Он был не готов защититься, и простое падение оставило его разбитым и, что ещё важнее, оглушённым.
Привели его в чувство как будто бы голоса, а может быть, один голос, много раз отдавшийся эхом в его голове. Ульдиссиан перекатился на бок, и его взору предстало тошнотворное зрелище сожжённого трупа. Рассыпающиеся пальцы одной руки задёргались, и Ульдиссиан уж было подумал, что Малик выжил, но затем тело снова затихло.
Не уверенный в том, что сможет проделать то же самое с Зоруном Тзином или кем бы то ни было другим, кто придёт за ним, Ульдиссиан теперь желал только одного: быть как можно дальше от убежища мага. Дальше…
И вот он исчез.
Зорун не мог понять не только того, почему три самых старших мага, служащих принудительной длани совета, соизволили лично явиться в его жилище, но и того, почему они расспрашивали абсолютно обо всём, что он рассказал, так, словно они уже знали, что он солгал. Он не ощущал заклинания правды и знал, что, какими бы способными они ни были, эти трое — даже высокий, худосочный Нурзани — не обладали достаточной силой, чтобы наложить такое заклинание, какое бы он, Зорун Тзин, не смог бы уловить.
Трое стояли перед ним подобно жнецам, на каждом из них был надет оранжево-коричневый объёмистый плащ с узким остроконечным капюшоном принудительного ордена. Кетуя едва можно было разглядеть под его капюшоном — кожа его было чёрной, почти как тень. Только его лукавые глаза были по-настоящему видны. Амолия, чьи корни восходили к поселенцу-ассенианцу, потомки которого заполонили теперь северную часть столицы, была по сравнению с ним, как привидение. Её кожа была бледной, как слоновая кость, и Зорун знал, что после дня, проведённого на солнце, она останется такой.