Скуки не было. Первая книга воспоминаний
Шрифт:
Я относился к этому более или менее снисходительно, полагая, что рано или поздно он перебесится, и процесс его взросления войдет в нормальные берега. Но жена просто сходила с ума. Она вела с ним непрерывную холодную войну, то и дело переходящую в горячую.
Горячая форма военных действий заключалась в том, что она выгоняла его из дому. Он покорно это сносил и уходил ночевать к бабушке, которая всегда готова была предоставить ему политическое убежище. Проходило два, три, иногда четыре дня. Возвращаться домой он не собирался: жизнь у бабушки, которую, в отличие от свирепой матери, он ничуть
Сто раз я клялся жене, что если она еще хоть раз посмеет выгнать мальчика из дому, на мои дипломатические таланты пусть больше не рассчитывает. И сто раз нарушал эту клятву. А однажды — эту ночь я до сих пор вспоминаю с ужасом, — когда очередное изгнание все-таки состоялось, теща (бабушка моего отпрыска), тоже не разделявшая педагогических принципов моей жены, не позвонила с обычным успокоительным сообщением, что изгнанник находится у нее. Жена попробовала было устроить мне сцену под лозунгом «Разве ты отец!», но я ушел от ответственности, заявив, что не я, а она создала в очередной раз эту тупиковую ситуацию. И лег спать.
Некоторое время сквозь сон до меня еще доносились возгласы жены: «Но где же он? Если бы он был у мамы, она обязательно бы мне позвонила!» Я, проваливаясь в сон, бормотал в ответ: «Большой парень… Подумаешь, переночует одну ночь на вокзале… Ничего с ним не случится…»
Не знаю, надолго ли мне удалось задремать: мне показалось, что совсем ненадолго. Жена разбудила меня и сделала это весьма энергично.
— Что случилось? — очнулся я от сна, почувствовав, что меня трясут со страшной силой.
— Ты разе не слышишь? — трагическим шепотом проговорила жена. — Воет собака!
— Ну и что? — не понял я.
Она стала бегать по квартире, ломая руки и повторяя:
— Воет собака! А он спрашивает: «Ну и что?» И это — отец!.. Боже мой!.. Я сама отправила своего ребенка на смерть!.. Вот… Опять… Воет!.. А этот — спит как ни в чем не бывало!..
Короче говоря, в ту ночь заснуть мне больше уже не удалось. Я то отпаивал жену валерьянкой, то высказывал разные — более или менее правдоподобные — предположения насчет того, куда мог отправиться ночевать наш «ребенок». Наиболее вероятным мне представлялся традиционный вариант: сын, как всегда, ночует у бабушки. Просто старуха — как и я — озверела от педагогических эскапад своей бешеной дочери и решила ее слегка проучить: нарочно не позвонила.
Наутро выяснилось, что все именно так и было.
Я провел с женой длинную педагогическую беседу, и она поклялась мне, что никогда больше не будет выгонять сына из дому. Но это была, как выразился Атос про д’Артаньяна, — клятва игрока. Я не сомневался, что тот ночной кошмар может повториться в любой день
Вот поэтому-то, когда Стасик таинственно шепнул мне: «Тебя тут ждет небольшой стресс…» — сердце мое упало.
— Что?! — в ужасе выкрикнул я. — Ну?.. Говори!..
— Тебе звонили из КГБ, — прошептал Стасик.
— Ф-фу!
У меня просто камень с души свалился. По сравнению с ужасной мыслью, что жена не сдержала своей страшной клятвы и снова — в очередной раз — выгнала сына из дому, весть о звонке из КГБ показалась мне просто манной небесной.
И тут зазвонил телефон.
Вежливый, вкрадчивый голос произнес.
— Бенедикт Михайлович? Здравствуйте… Ваша жена вам уже сказала?
— Нет, а что? — невинно осведомился я.
— С вами говорят из Комитета государственной безопасности.
— Я вас слушаю, — спокойно сказал я, наслаждаясь своим спокойствием. Особенное наслаждение доставляло мне сознание, что это мое спокойствие было ничуть не показным: еще не прошла радостная эйфория, охватившая меня при известии, что никакого конфликта жены с сыном, которого я боялся пуще смерти, не произошло. Чувство, испытываемое мною в ту минуту, лучше всего можно передать словами одной бог весть откуда залетевшей в мою башку белорусской песни:
Ну як же ж мне не петь, Як же ж не гудзеть, Як у моей хате Порядок идзеть.Звонивший моей реакцией был явно разочарован. Он, конечно, не сомневался, что жена немедленно сообщит мне о грозном звонке и у меня сразу поджилки затрясутся от страха. Известие, что его звонок не произвел должного впечатления, несколько его обескуражило. Но не настолько, чтобы изменить традициям своего учреждения и хоть немного сбавить тон. Он еще раз — уже более внушительно — повторил магическую формулу («С вами говорят из Комитета государственной безопасности») и сообщил, что у них ко мне есть дело. «Необходимо выяснить один вопросик… Нет, это не телефонный разговор. Придете — узнаете… В Лефортово, следственный изолятор КГБ».
Я сказал:
— Если вы хотите меня видеть, пришлите повестку.
Тут уж он был не просто обескуражен, а оскорблен прямо-таки до глубины души. Ласковые, вкрадчивые ноты в его голосе сразу исчезли. Голос сразу стал ледяным:
— Пожалуйста… Если вы настаиваете… Я-то хотел как лучше для вас…
Я невинно осведомился, почему телефонный звонок для меня лучше, чем повестка.
— Ну как же, — объяснил он. — Мне не хотелось, чтобы ваши соседи… Если они узнают, что вас вызывают в такое учреждение…
— А что тут особенного? — с деланной беспечностью спросил я. — Самое обыкновенное советское учреждение…
Повестку вскоре я получил и в Лефортово явился. Звонивший мне следователь оказался совсем молоденьким и довольно симпатичным парнишкой. Я был уверен, что о нашем телефонном разговоре он даже и не вспомнит. То есть, может, и вспомнит, но говорить со мной на эту тему не станет. Но он напомнил мне о нем первой же своей репликой.
— Как вы на мой звонок прореагировали, — усмехнулся он. — Прямо по «Континенту»…