Сквозь божественную ложь 2
Шрифт:
И солярные, и лунарные церкви высоко ценили оракулов — тех, кто мог выдержать тяжесть божественных помыслов. В случае ашур это уважение было ещё более весомым, поскольку Дом с оракулом мог диктовать свою волю другим.
Не желая отпускать будущее на милость богов, маги разработали школу прорицаний — бледное подобие истинной способности оракулов. Прорицания давали возможность заглянуть в будущее, однако этот способ сильно зависел от силы мага и давал сомнительные результаты.
Тем не менее прорицания порой срабатывали. Оттого от них не отказывались, несмотря
У прорицаний было много недостатков. Но ключевым было то, что их использование требовало глубокой перестройки ауры — «выжигания», как выражались противники школы.
Волшебник, прошедший выжигание, становился, в сущности, инвалидом. Он приносил свои магические навыки в жертву ради призрачного шанса обрести способность прорицать, чтобы вершить чужие судьбы, подобно богам.
Но даже самый сильный прорицатель не мог сравниться с оракулом.
В Энель обнаружили спящий дар при рождении. И это определило её судьбу.
Всю жизнь её готовили к тому, чтобы трактовать откровения. Принуждали идти по церковной стезе, хотя она проявляла незаурядные способности в иных областях. Готовили к тому, что как только дар проснётся, её отправят в один из храмов, где она проведёт остаток своих дней.
Но талант не спешил пробуждаться. В конце концов глава Дома устал ждать и приказал разбудить его — любыми средствами.
Энель прошла через многое. Но финальной точкой стало предложение подвергнуть её выжиганию: один из учёных Дома заявил, что раскрыться способностям оракула мешают другие магические склонности.
Она сбежала с ритуального алтаря. Но обряд успели начать, и выжигание искорёжило ауру Энель. Меньше всего пострадали развитые маледикция и дименциализм, но кое-какие области были разрушены основательно. Энель не могла вызвать даже маленького огня; да что там, её выматывал базовый телекинез.
— И что мне было делать? — горько усмехнулась ашура. — Я пустилась в бега — прочь от своего Дома. Но от Милиам не спрятаться. Она явилась во сне отражением и заявила, что я веду себя как непослушный ребёнок и от судьбы не спастись. Я начала спорить, и она наложила проклятие, снять которое я при всех своих знаниях не могу.
— Какое проклятие?
— Ты видел! Когда я радуюсь, то… молодею.
Я вспомнил странные преображения ашуры; как она становилась маленькой девочкой. У Милиам — или Эмилии — было своеобразное чувство юмора.
— Когда мы найдём нетронутый храм, — произнесла Энель, прищурившись, — я спрошу у Милиам, сильно ли ей помогла власть над судьбой. Полюбуюсь на призрак. А потом, когда ты закончишь выпрашивать магию, уничтожу статую.
Пока ашура нашёптывала мне историю своей жизни, она заметно протрезвела. Поднявшись с кровати, она посмотрела на меня сверху вниз.
— Идиоты, которые добровольно выжигают себя, чтобы поиграть в богов, заслуживают смерти. Я достаточно откровенно выразилась?
Я не знал, как вести себя с этой версией
— Да.
Она подобрала одежду. Обернулась возле двери:
— Короткого дня, Роман.
Лишь оставшись один, я вспомнил, что забыл рассказать Энель о нападении убийцы из Культа Ночи.
Глава 10
Той ночью мне приснился цепкий, никак не желавший отпускать кошмар. Видения собора, в котором я разговаривал с Эмилией, смешались с воспоминаниями о храме в Гетое.
Одна церковь беспрестанно перетекала в другую, статуи святых оборачивались скульптурой лунарной богини, а та исчезала в сгущавшемся липком мраке. Я чувствовал себя мошкой, пойманной в каплю смолы; рвался прочь, но сиротливо жавшиеся к стенам трисвечия не могли разогнать темноту, не могли озарить выход, потому что выхода не было, а холод подкрадывался всё ближе к сердцу…
Утро оказалось не менее утомительным, но хотя бы более понятным. Даичи вконец озверел от вынужденного просиживания за торговыми бумагами и отдал приказ каравану трогаться. Дайск говорил, что охрана не укомплектована полностью, но купца увещевания помощника не переубедили.
Для нас распоряжения Даичи вылились в ранний подъём. Из-за кошмаров я толком не выспался, но потирающей виски Энель и бледной, невыспавшейся Айштере приходилось не лучше. Когда я встретился взглядом с ашурой, в воздухе повисла неловкость, такая густая, что впору утонуть. Энель резко отвернулась. Айштеру же, напротив, она рассматривала с каким-то болезненным вниманием.
Наши мучения прервал приход Марка и его отряда.
Те, как выяснилось, спать не ложились вовсе: посланец выдернул их прямо из борделя. Рожи у парней были опухшие и помятые после бессонной ночи. Но в сравнении с мутными типами, над которыми взял главенство Тэмин, они всё ещё выглядели сущими ангелами.
Поскольку караван был готов к отправке уже давно, обошлось без томительных сборов. К полудню из северных ворот Гетоя потянулась вереница груженых повозок.
Там же Дайску предоставился неожиданный случай в последний раз пополнить охрану. Этому помощник, наблюдавший за телегами, впрочем, ни капли не обрадовался. И я его понимал. В конце концов, Дайска буквально поставили перед фактом, что к каравану присоединится новый разумный.
Звали его Хесон, и он принадлежал к расе кинотов. Немного ниже Тэмина, но значительно шире в плечах, он смотрел на окружающих с высокомерной ухмылкой, точно бросая им вызов. Так же скалилась и татуировка дракона на его лице; морда обосновалась на щеке кинота, а хвост терялся в основании шеи, прикрытый воротом вычурной рубашки.
Ладонь Хесона не покидала рукояти увесистого палаша, украшенной волнистым серебряным узором. Вторая рука то и дело нащупывала ножны богато украшенного кинжала, — будто примеривалась, есть ли поблизости подходящая цель. Доспехов он не носил. Да и одежда у него была отнюдь не походная: расшитый камзол без рукавов и длинный кафтан.