Сквозь огненные штормы
Шрифт:
Возвращаемся на рейд. Идем на минное поле и ложимся в дрейф. Самое безопасное для нас место - минное поле. Здесь никто не рискнет ходить.
Утром снова пошли в Туапсе. Голод - не тетка. И так без ужина остались. Мазут уже не горел. Отшвартовались у брекватера на старом месте. Но вместо ужина и завтрака нам выдают сухой паек, и тут же во главе с начальником штаба дивизиона капитан-лейтенантом Б. П. Вагановым уходим в Сочи.
К обеду прибыли в порт Сочи. Наконец-то, обед. Боцман занялся его приготовлением: режет хлеб, вскрывает консервы. На костре - чайник.
– Купаться!
– поступает распоряжение.
Вот
И тут посыпались бомбы. Проклятые, и здесь достали! С моря прокрались бомбардировщики. Все начали спешно выкарабкиваться из воды и бежать на свои катера. Наши ТКА повреждений не имели. Личный состав тоже цел. Правда, когда засвистели бомбы, в суматохе забыли о начинающем пловце - молодом матросе. Бедняга уже начал было пускать пузыри, но тут его заметил боцман Мазыкин и под грохот бомб вытащил на катер.
Мы потом его спрашивали, как себя чувствовал, когда рядом рвались бомбы.
– Очень сдавливало водой, даже выталкивало, - отвечал он, - но я больше всего боялся утонуть. Спасибо боцману, вытащил…
А обед пропал. Его просто накрыло илом и песком - от взрыва бомбы. Пришлось послать фашистам вдогонку тысячу чертей. [335]
К вечеру возвратились в Туапсе и снова заняли свои постоянные места. А все ведь началось с гречневой каши…
Все это, можно считать, мелочи. Но ведь мы еще, во-первых, конвоировали транспорты и большие шхуны на север - в Геленджик и на юг - в Сухуми и Поти; во-вторых, обследовали районы подходных точек фарватеров; в-третьих, бомбили их глубинными бомбами, чтобы не допустить туда подводных лодок противника; в-четвертых, несли дежурство в УПГ; в-пятых, шестых и т. д.
– выполняли все задачи командования Туапсинского оборонительного района.
А все то, о чем я рассказал, было только фоном, на котором мы несли свою боевую флотскую службу. А она ведь не только с пусков торпед по вражеским кораблям, дерзких набегов на его бухты состояла. Это, так сказать, вершинные моменты нашей боевой деятельности. А вообще служба как служба, обычная, фронтовая, но есть в ней свои краски и тона. Плохо, если читатель ждет в рассказе ветерана войны только грохота орудий, свиста пуль, скрежета металла. Но на войне ведь воевало не железо - люди…
При таком фоне в Туапсе непросто было следить за состоянием катера. А еженедельная обработка корпуса? ТКА поднимали на стропах плавкрана, бегло осматривали подводную часть. Иногда подкрашивали. Мастерских нет. Есть ли настоящий уход за матчастью? Где уж! А косметический ремонт? Сделать хотя бы самое необходимое! Каждая деталь, механизм - на вес золота.
Как- то моторист Фармагей, разбирая циркулярную помпу забортной воды, на брекватере снимал крышку. Жесткая пружина разжалась и полетела в воду. Мы обомлели. Где взять запасную?! Фармагей, не ожидая команды, тут же прыгнул в море. Вынырнул, отдышался и снова в воду. Все молчат. Первым приходит в себя боцман:
– Безнадежно. Я мерял: здесь глубина одиннадцать метров.
Шли томительные секунды. И вот на поверхности воды появляется сперва рука с пружиной, а затем и голова незадачливого моториста.
– Что там у вас стряслось?
– спрашивает.
Я и объяснил ему. Узнав, что Фармагей достал пружину с такой глубины, он призвал его к себе, для согрева налил ему того, что следовало по тем временам, и поблагодарил по-командирски, по-флотски.
Такие на войне были обычаи, хорошие они или плохие, хвалить, а тем более осуждать не буду, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Хотя все зависит от самого человека: большой ты начальник или малый, или вовсе не начальник, а надутый пузырь - маленький на громадной поверхности моря.
Помнится, 3 октября после проводки конвоя мы получили приказ прибыть в Сухуми. Нас, привычных ко всяким вводным, быстрая смена обстановки не пугает: Сухуми - так Сухуми.
– Ждать указаний, находиться в немедленной готовности к выходу!
– приказали нам по прибытии в Сухуми.
Сижу на рубке, когда подъезжают две «эмки». Значит, начальство.
Подхожу, представляюсь:
– Командир ТКА-42 старший лейтенант Рогачевский.
Генерал- лейтенант пожал руку, спрашивает:
– Катер готов к выходу?
– Так точно!
– Ну пойдем, - говорит он другому генералу. Попрощались с провожающими, поднялись на катер.
– Смирно!
– Вольно!
– Куда идти?
– В Туапсе.
– Есть!
Отходим от пирса, ложимся на курс вдоль берега, набираем обороты. Держим 40 узлов. Катер идет, как по маслу. Сзади - приличный «петух» из-под винтов, спереди - «усы» от переднего редана полукругами. Красив катер, прекрасен берег. Генералы стоят за моей спиной довольные, любуются природой, громко разговаривают. Даже на сердце радостно. На траверзе Сочи идет навстречу БТЩ - базовый тральщик, хороший такой, [237] аккуратненький кораблик. Генерал-лейтенант, наклонившись ко мне, кричит:
– Нельзя ли поближе, хотим посмотреть корабль.
Киваю головой, мол, понял. Подворачиваю, чтобы пройти метрах в 50-ти. Сам тоже бросаю взгляд на БТЩ, виноват, отвлекаюсь. И тут катер неожиданно прыгает - раз, второй! Попали на развал волны тральщика, сто чертей! Мои генералы падают с подножки, аж фуражки покатились в трюм. «Ну, - думаю, - нагорит».
Уменьшаю ход, начинаю извиняться. И вдруг в ответ слышу:
– Ничего, мы ведь сами попросили, - отвечает на мои извинения генерал-лейтенант спокойным голосом.
А в порту, сойдя на причал, генерал снова жмет мне руку и благодарит за прекрасную морскую прогулку. Затем сует мне большой сверток.
– Это нам приготовили на дорогу, - говорит он.
– Но уже без надобности. Угоститесь.
Этот обаятельный генерал-лейтенант был командующий Черноморской группой войск Иван Ефимович Петров.
К сожалению, угоститься не пришлось. Там же на причале у меня, вконец растерявшегося, неожиданно из рук забрал сверток Петр Васильевич Рубцов.
– Тебе еще рано генеральский харч есть!
– смеясь, сказал он и вместе со своим закадычным другом Яшей Лесовым, постарше возрастом, как и Рубцов, тут же удалились. Мне осталось только одно: после удовлетворить свое любопытство.