Сквозь огонь и воду

Воронин Андрей Николаевич

Муму вытащил пачку, закурил. Смотрел на то, как дым уносится в темноту.

"Мне повезло, – убеждал себя Дорогин. – Даже этой сигареты могло не быть. Я сумел уцелеть на дороге, хотя шансов у меня не оставалось. Теперь я должен сделать все, чтобы выбраться живым. Не только для того, чтобы жить дальше.

Я обязан узнать, кто убил Пашку. Я обязан отомстить. Наверное, Бог специально оставил меня в живых."

Сергей сделал последнюю затяжку, огонек лизнул темную бумагу фильтра. Дорогин аккуратно загасил окурок о скалу, ветер подхватил

искорки, понес их очень быстро. “Они гаснут, как человеческая жизнь”, – подумал Дорогин.

Он снял кроссовки, стащил носки и обмотал ими левую руку, правую обернул ремнем. “Теперь я не сразу сорву кожу, скользя по веревке, если, конечно, она меня выдержит."

Дорогин подобрался к краю площадки и как можно сильнее сжал веревку в руках. Как ни старался он соскальзывать со скалы плавно, все равно сорвался, но успел чуть ослабить хватку, проскользил метров пять по веревке и зажал ее в руках. Его раскачивало над пропастью, натянутая веревка глухо гудела.

"Выдержала, выдержала!” – пульсировало в мозгу.

Наконец Сергей дотянулся ногой до скалы, но лучше бы он этого не делал, его закрутило-завертело, он висел на одних руках, окончательно потеряв ориентацию и уже не понимая, где верх, где низ. Перед ним то возникала слабо освещенная скала, то проносился четкий, словно вырезанный из черного картона, силуэт горной вершины, то огромные мохнатые звезды, среди которых сиял лунный серп. Наконец Дорогину удалось зажать веревку между кроссовками, и он рывками принялся спускаться. Слегка разжимая руки, он соскальзывал на несколько метров, притормаживал, затем продолжал спуск.

Веревка потрескивала, гудела, сверху то и дело сыпались мелкие камешки. Сергей пытался рассмотреть, где же кончается веревка, но та уходила в темноту. Спуск казался бесконечным, кружилась голова, подташнивало. Натянутая веревка дернулась. Сергей услышал треск.

"Неужели сорвусь?!” – он затаил дыхание, ощущая веревку как свое продолжение.

Сомнений не оставалось. Где-то далеко вверху рвутся состарившиеся нити веревки. Дорогин висел на таком расстоянии от скалы, что при всем своем желании не мог до нее дотянуться. Зацепиться в таком положении было невозможно. Оставалось одно – как можно скорее, пока веревка не порвалась, спускаться. Сергей заскользил вниз, чувствуя, как от трения раскаляется ремень, обернутый вокруг руки, как шершавая веревка рвет ткань носков и уже скользит по коже.

Страх обволакивал сознание. Хотелось или сильнее сжать руки, чтобы остановиться, или выпустить веревку, чтобы хоть перед гибелью избавиться от страшного жжения.

Веревка, скользившая между сжатыми кроссовками, внезапно кончилась. Сергей успел сжать ладони, чтобы притормозить. Но далеко вверху что-то щелкнуло, и Дорогин, на мгновение остановившись в пространстве, полетел вниз, продолжая сжимать в руках оторвавшуюся веревку.

Он не знал, какое расстояние отделяет его от дна. В темноте и ночной тишине звуки распространяются далеко, а поэтому шум речки не мог быть ориентиром.

Хрустнули ветви, амортизируя удар, затрещали сучья, и Сергей упал на что-то мягкое, пахнущее плесенью и сыростью. От удара он потерял сознание. Веревка, запутавшаяся в ветвях, покачивалась над ним.

* * *

Очнулся Дорогин, когда уже светало. Яркий диск солнца показался над перевалом. Журчала вода, пели птицы. Сергей почувствовал, как по лицу ползет какое-то насекомое, смахнул муравья рукой и сел. Оглядевшись, он обнаружил, что находится между двух обломков скалы на куче сухих, полуистлевших листьев. Ладонь была по-прежнему перетянута ремнем, на котором были видны глубоко прорезанные обугленные полосы – следы веревки, по которой Сергей скользил, спускаясь в пропасть.

Муму поворочал головой, пошевелил руками, ногами – все цело. Раны уже запеклись. Дорогин поймал раскачивающуюся веревку. При дневном свете он бы никогда не рискнул спускаться по ней. Выцветшие состарившиеся волокна. Каким-то чудом она лопнула не сразу. Сергей тяжело поднялся, его шатало, нестерпимо ныл левый бок.

«Забудь о боли, – уговаривал себя Сергей, – ты должен идти.»

От воды его отделяло совсем немного. Прозрачная горная река весело бежала между камней. Сергей даже видел маленьких рыбок, пытавшихся пробиться против течения и рывками передвигающихся от камня к камню.

Сергей попытался расстегнуть пуговицы, но измученные ночным спуском пальцы не слушались его, и он, как был, в кроссовках на босу ногу, в джинсах и майке, зашел в воду. Речка была неглубокой, по колено. Сергей лег в ледяную, ломившую кости, воду, запрокинул голову. Вода переливалась через лицо, обжигала, но вместе с тем и успокаивала.

Сергей не знал, сколько он пролежал в воде: пять минут, десять, полчаса? Когда он вновь выбрался на камни, зубы у него стучали, зато кровь веселее побежала по телу.

Он сидел, пока не высохла одежда. Влага еще сохранялась в поясе джинсов, в кроссовках. Проснулся голод. Сергей обыскал карманы. Раскисшая от воды жевательная резинка, влажный паспорт с засунутыми под обложку водительскими правами, запаянными в пластик, десять стодолларовых купюр, скрученных в трубочку и стянутых аптекарской резинкой, носовой платок – вот и все богатство.

«Деньги, – усмехнулся Дорогин, – какой прок от них в горах, где нет людей.»

Чтобы хоть немного унять голод, он слизал с фольги размокшую жевательную резинку и на мгновение задумался, куда идти.

«Вниз по реке. Куда-нибудь да выйду.»

Прихрамывая на подвернутую при падении ногу, Дорогин перебирался с камня на камень, брел по реке с бурным, сбивающим с ног течением. Река безбожно петляла, и Сергей в сердцах проклинал горы, с тоской вспоминая рельеф средней полосы России, где можно идти по прямой куда заблагорассудится. Солнце достигло зенита, когда Дорогин услышал глухой гул, доносившийся из-за скалы, за которую поворачивала река. Прозрачная, еле заметная радуга стояла в ущелье.