Сквозь тернии к счастью

Фарди Кира

— Мама…

— Что с мамой?

— Инфаркт. Ее привезли в кардиологический центр, — голос Антона дрожал, будто он с трудом сдерживал слезы. — Это я виноват! Полез с расследованием, идиот!

— Тихо-тихо, милый! Тихо-тихо! Я сейчас приеду.

Я бегом бросилась из кафе. Всю ночь мы с Антоном не могли успокоиться: волновались о состоянии Анны Анатольевны. Николай Сергеевич даже говорить не мог от переживаний. Он заикался в трубку, мы ничего не могли понять. Антон напрямую связался с врачом центра, хотел поехать

сам, но я его не пустила. В порыве отчаяния он рассказал мне все о проклятом вечере выяснения правды.

— Я не хотел, чтобы мать узнала, — оправдывался он. — Она сама услышала и решила разобраться, — и тут же ругал себя за несдержанность. — О боже! Рита! Что я несу? Стукни меня хорошенько!

Несколько дней мы находились в напряжении. Я автоматически выполняла работу в кафе, а потом бежала в клинику к Антону. Его состояние тоже ухудшилось. Чувство вины гнуло его к земле похлеще болезни. Он словно потерял интерес к жизни. Одно дело злиться на мать за чрезмерную опеку, и совсем другое потерять ее из-за своего желания покопаться в прошлом и вытащить все скелеты из шкафа.

— Что делать будешь? — однажды спросила Анжела. — Отнеси это на соседний столик! — крикнула она Пашке.

Он по вечерам крутился рядом, тоже переживая за случившееся. Поручал текущие дела компании своим директорам и помогал в кафе. От прежнего злого и мерзкого Блонди не осталось и следа. Он буквально в рот смотрел Анжеле и готов был выполнить все ее желания, как послушный раб.

— Познакомлю их с дочкой, — внезапно решила я.

— Но Антон же знает о Леночке.

— Да, зато она — нет.

Я забрала дочку из садика и сразу вызвала такси.

— Мы поедем к дяде Антону? — спросила дочка.

— Да.

— Ой, я ему открытку сделала. Смотри мамочка!

Дочь достала из своей сумочки мятую картонку. Я мельком взглянула на нее, не придав значения, а потом замерла: на рисунке опять стояли девочка и мужчина, только теперь крупными и кривыми буквами рядом было написано: «Папа».

— Леночка, что это?

— Мама, Сенька говорит, что дядя Антон — мой папа. Это правда?

«Ну, Людмила! Что за язык без костей!» — рассердилась я, но дочка теребила меня за рукав, требуя ответа, пришлось признаваться.

— Да, Дядя Антон — твой папа.

Когда мы вошли в палату, Антон лежал спиной ко входу. Я тихонько закрыла дверь и посмотрела на охранника.

— Ничего не ест, — шепнул мне Дима и показал на поднос, где стоял нетронутый ужин: салат из овощей, котлета и картофельное пюре. — Извелся от переживаний. Что делать, не знаю.

Дочка вдруг вырвала ручонку из моей ладони и подбежала к кровати.

— Папочка, ты почему не кушаешь? Хочешь, я тебя покормлю, как лялю?

Антон медленно повернулся и ошарашенно уставился на Лену, потом поднял глаза на меня. Я ободряюще улыбнулась.

— Да, хочу, — ответил он Леночке и открыл рот.

Я

смотрела, как дочка кормит отца с ложки и рассказывает ему о том, как прошел день в садике, а проклятые слезы текли по лицу, не останавливаясь. Звонок телефона выдернул меня из прострации.

— Да…

— Анечка пришла в себя, — закричал в трубку Николай Сергеевич. Я тут же включила громкую связь. Антон замер с отрытым ртом, куда Леночка сунула ложку пюре. — Врачи говорят, что она поправится.

— Ура! — прошептала я.

— Ура! — эхом повторил Антон и чуть не захлебнулся пюре, которое в ответственный момент вдруг решило вывалиться изо рта.

Мы засмеялись от счастья.

Эпилог

Анна Анатольевна провела в больнице месяц.

Она то приходила в себя, то снова проваливалась в беспамятство. Иногда она слышала над головой встревоженные голоса, а один раз ей даже показалось, что рядом с ее кроватью стоит маленькая девочка с испуганными серыми глазами.

— Ты кто? — шепотом спросила она.

— Я Елена Антоновна, — серьезно ответила девочка и сделала бровки домиком.

— Надо же! — удивилась Анна Анатольевна. — Так зовут моего сына.

— Так зовут моего папу. Бабушка, у тебя сердце болит?

— Нет, малышка, у меня болит душа, — ответила Анна Анатольевна и закрыла глаза, проваливаясь в благословенный сон.

Ее разбудил солнечный луч. Он гулял по лицу, и она не могла от него никуда спрятаться. Анна Анатольевна попыталась поднять руку и закрыть ею глаза, но не смогла: она показалась ей очень тяжелой.

— Аня, ты чего? Лежи, лежи! — к ней приблизилось лицо мужа. — Ты меня узнаешь?

— Да, Коля, — она кивнула и слабо улыбнулась.

— Слава богу! Как ты нас напугала! — муж выбежал из палаты и закричал на весь коридор: — Доктор, моя жена пришла в себя.

Палата заполнилась людьми. С ней разговаривали, ее осматривали, она отвечала на вопросы слабым голосом, но речь была осмысленной и внятной.

— Вы в рубашке родились! — восхищенно цокнула языком врач, крупная женщина с тугим пучком волос на затылке. — Вы перенесли обширный инфаркт. Теперь только покой, и восстановитесь почти без проблем.

— А рука? — она снова попыталась поднять кисть.

— А рука будет как у меня, — со стороны двери раздался голос сына, и он въехал в палату. — Видишь, еще слабая, но вполне работоспособная.

Антон поднял руку и показал зажатое в ней резиновое кольцо. Он вложил это кольцо в слабые пальцы матери и осторожно их сжал.

Восстановление действительно шло быстро. Анну Анатольевну навещали родные, и она тихо радовалась, глядя, как быстро идет на поправку. Как только немного пришла в себя, позвонила знакомому прокурору.