Слабость Берсерка
Шрифт:
Повозки собирали быстро. Мужчины стягивали кожаные ремни, проверяли упряжь. Лошади, укрытые шерстяными попонами, нервно перебирали копытами и раздували ноздри — им предстоял нелёгкий подъём. Скрип осей и натужное дыхание животных смешивались с короткими, деловыми приказами.
Утренний воздух был таким холодным, что казался ломким: при вдохе он обжигал горло, а на губах тут же выступала тонкая корочка инея.
Холод пробирал до костей, и первые минуты мы двигались, словно во сне, шаркая ногами по жёсткой земле, поднимая лёгкий
— Как же холодно! Шкуры скользят — без них мёрзнешь, а с ними невозможно, такие тяжёлые! — громко жаловалась Ирма.
Ничего, скоро солнце окончательно поднимется, и тогда можно будет скинуть эти тяжёлые шкуры.
— Сидит, как принцесса. Ей даже вина принесли! — продолжала ворчать женщина.
— Да замолчи уже! Начни вести себя как принцесса — и тоже поедешь на телеге, — огрызнулся Урек.
Комфорт леди Лилеаны Муради не давал покоя многим рабам, вызывая зависть и раздражение от того, насколько разным было к нам отношение — и к ней.
— Как трясёт! Пожалуйста, я чуть не упала! Я никогда не передвигалась в таких условиях и от волнения почти не спала! — нежным голоском жаловалась леди Муради.
— Ты же сильная, здоровая, Ора, ну врежь ей, — с варварским блеском в глазах предложила мне Ирма.
Я отшатнулась от женщины, не желая находиться рядом с её зловонной одеждой.
Слава мудрым водам, завтра нам обещали дать возможность полноценно помыться.
— Угу, а потом меня в темницу упекут, — усмехнулась я. — Губите свою жизнь сами, у меня и так проблем хватает.
А телега, на которой ехала миледи Муради, действительно начала двигаться чуть осторожнее.
Вершины впереди терялись в дымке; узкая тропа петляла вверх — сначала среди голых, серых склонов, затем меж валунов, исписанных трещинами и лишайником.
Редкие сосны торчали на выступах — согнутые ветрами, с чёрными, как сажа, иглами. Ветер здесь был молчалив, почти отсутствовал, и деревья не шевелились. Пахло сырым камнем, травой и одуряющей свежестью.
Остановку объявили после полудня, когда солнце уже поднялось высоко, но ещё почти не пригревало. Повозки остановились на небольшом плато, укрытом от ветра с трёх сторон. Вокруг возвышались скалы, словно стены древней крепости. Здесь, у кромки высокого леса, нам дали короткий привал.
Воины развязывали мешки с едой — тянули вяленое мясо, сушёные ягоды, клали в ладони крошки чёрного хлеба. Нам тоже досталось — не только хлеба и мяса, но и горячего отвара, пар от которого поднимался над кружками в холодном воздухе.
Именно здесь, во время привала, я вновь увидела своего гиганта — он сидел на поваленном дереве и тихо обсуждал что-то с Гримиром.
Своего?
С самого утра херсир сам, медленно и осторожно, перебрался в одну из повозок и там уснул — рядом с Артуром. На меня он по-прежнему не смотрел и никак не выделял, и с каждым часом я всё больше волновалась о том, что
На что я надеялась? Что он извинится за то, что в безумии попытался взять меня силой?
В груди жгла непонятная обида — за то, как он отнёсся ко мне, когда пришёл в себя. Будто я — ничтожная служанка, не заслуживающая даже взгляда.
«Маленькая моя, сладкая»…
Насколько же я жалкая, если с тоскливой, почти сладкой болью вспоминаю его безумный шёпот в тот миг. Наверное, вне безумия я не вызываю у него ни малейшего интереса. Он даже не взглянет на такую, как я.
— Я так благодарна вам! Уверена, мой жених щедро вознаградит вас. Он очень меня любит! Он постоянно говорит, что меня нужно спасать, что я слишком хрупкая и наивная. И вот, смотрите, где я оказалась, — леди Лилеана Муради подошла к херсиру слишком близко, протянув тонкие руки к их костру.
Ответа Иво я не услышала, но лицо Лилеаны озарилось смущением и довольством, словно он сделал ей комплимент.
— Вы правы, с таким сопровождением я точно не пропаду. Я аристократка, мне совсем непривычно быть в подобных условиях — я всегда жила во дворцах со слугами. Ах, я всё о себе! А как вы себя чувствуете? Я слышала про ваше ранение…
И вновь он что-то тихо ответил — к явному удовольствию Лилеаны, которая теперь светилась, как утреннее солнышко.
Отвернулась, не желая больше это видеть, и мечтая не слышать её звонкий, приторно радостный голос.
— Чем больше ты говоришь о том, кто ты и какая ты, тем меньше ты этим являешься, — мудро изрекла Бринья, подняв указательный палец в воздух.
Я же, стремясь отвлечься, разглядывала лес у самой кромки плато, где мы остановились. Деревья стояли на границе света и тени — тёмные, плотные, угрюмые. Стволы с чёрной корой, словно закопчённые.
Внутри, между тёмных, толстых стволов, что-то двигалось.
Тёмное. Высокое. Крупное.
Не зверь и не человек. Словно сама тень сбивалась в плотный сгусток и следила за нами, вызывая мурашки ужаса, медленно ползущие вдоль спины.
Но стоило мне вглядеться чуть внимательнее — и всё исчезало, растворяясь в мраке.
— Ты видишь их? — тихо спросил подошедший Касон. — Удивительно. Не все могут. Они слишком быстрые и бесшумные. Я и сам только недавно начал их замечать.
От его слов по моей коже пополз колючий мороз.
— Кого?
— Берсерков. Херсир перебрался сюда из столицы, из Блекхейвена, чтобы помогать управляющему. Берсерки почти ни с кем не разговаривают, а многие и вовсе не умеют — большинство. Они жили, как звери, сотни лет, из поколения в поколение. Из-за проклятия «иных».
Я вновь тревожно посмотрела в лес, словно всё ещё видела ту фигуру — и вздрогнула, когда из тени на меня уставился жёлтый глаз.
Моргнула, не сдержав напуганного вздоха, — но за секунду фигура и жёлтые глаза исчезли.