Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
– Если бы Бенгта Бергмана судили сегодня, каким был бы приговор?
– От четырех до пяти лет. И ему пришлось бы выплатить возмещение ущерба, где-то с полмиллиона. – Времена меняются, – съязвила Жанетт.
– Да. В наши дни известно, как преступления такого рода влияют на жертву. Саморазрушительное поведение и попытки самоубийства не так уж редки. Во взрослом возрасте все подвергшиеся насилию без исключения страдают от тревожности и бессонницы, добавь сюда еще постоянное напряжение, которое затрудняет нормальные отношения с противоположным
– И за это надо платить. – Вероятно, ее слова прозвучали иронически, но Жанетт не смогла бы объяснить почему. Она надеялась, что Миккельсен ее поймет. – И что вы сделали? – Психолог София Цеттерберг…
– Цеттерлунд. – Жанетт поняла, что Миккельсен не преувеличивал своих проблем с памятью на имена.
– Да, точно. Она считала очень важным, чтобы Виктория сепарировалась от отца и получила возможность начать новую жизнь, под новым именем.
– И вы это устроили?
– Да, нам помог судебный медик Хассе Шёквист.
– Это есть в моих бумагах. Каково это было – разговаривать с Викторией?
– Мы как-то сблизились, и со временем Виктория начала испытывать ко мне нечто вроде доверия. Может, и не такое, как к психологу, но, во всяком случае, хоть какое-то.
Глядя на Миккельсена, Жанетт понимала, почему Виктория чувствовала себя с ним в безопасности. Он излучал силу, и Жанетт была уверена, что он умеет позаботиться о детях. Как старший брат, который придет на выручку, если тебя обижают большие ребята. Глаза Миккельсена излучали серьезность, но было в них и легкое любопытство, заразительное, и Жанетт понимала, что он живет своей работой.
Иногда она и сама чувствовала нечто подобное. Желание сделать жизнь лучше, хотя бы в своем уголке земли.
– Значит, вы устроили так, что у Виктории Бергман появилась новая личность?
– Да. Суд Накки поддержал нашу линию и принял решение о грифе секретности. Я понятия не имею, как сейчас зовут Викторию Бергман, но надеюсь, что у нее все хорошо. Хотя, должен сказать, в последнем я сомневаюсь. – У Миккельсена был серьезный вид.
– Тогда у меня огромная проблема, потому что, подозреваю, Виктория Бергман – это та, за кем я охочусь.
Миккельсен непонимающе уставился на Жанетт.
Она коротко изложила, до чего они с Хуртигом успели докопаться, и дала понять, насколько важно найти Викторию. Хотя бы для того, чтобы вычеркнуть ее из списка подозреваемых.
Миккельсен обещал позвонить, если еще что-нибудь вспомнит, и они попрощались.
На часах было уже почти пять, и Жанетт решила, что София Цеттерлунд – старшая подождет до утра. Сначала Жанетт поговорит со своей Софией.
Она засунула документы в сумку и спустилась в гараж, собираясь ехать домой. Набрала номер, прижала телефон плечом и дала задний ход.
Гудки шли, но никто не отвечал.
Виктория
Все могло быть совсем иначе. Все могло быть хорошо.
Могло быть так хорошо.
Если бы только он был другим. Если бы только он был хорошим.
София сидела в кухне на полу.
Она бормотала, раскачиваясь взад-вперед.
“Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня”.
Когда она подняла глаза на дверь холодильника с бесчисленным множеством записок, листочков и газетных статей с рваными краями, ее разобрал приступ хохота. Брызги слюны летели изо рта.
Психологический феномен l’homme du petit papier. Человек с записками.
Навязчивое поведение, состоящее в том, чтобы всегда и везде делать записи о своих наблюдениях.
Набивать карманы замусоленными огрызками бумаги и интересными газетными вырезками.
Всегда иметь наготове блокнот и ручку.
Неприятный приятель.
Unsocial mate.
Solace Aim Nut.
В Сьерра-Леоне она создала себе нового друга. Неприятного приятеля, которому дала имя – Solace Aim Nut.
Анаграмма unsocial mate.
Игра со словами, но игра всерьез. Стратегией выживания оказалось сотворить в фантазии людей, которые принимали на себя руководство, когда требования отца становились чрезмерными.
Свою вину она переложила на этих персонажей.
Каждый взгляд, каждый шепоток, каждый жест она истолковывала как обвинение в том, что – недостойна.
Она всегда была грязной.
“Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды”.
Заблудившись в своем собственном лабиринте, она пролила немного вина на стол.
“Ибо Я напою душу утомленную и насыщу всякую душу скорбящую”.
Она налила второй бокал вина и опустошила его по пути в ванную.
“А вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою, приготовляете трапезу для Гада и растворяете полную чашу для Мени, вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание…” Голодное пламя, подумала она.
Если голодное пламя погаснет, человек умрет.
Она прислушалась к шуму, с которым кровь бежала по сосудам внутри ее тела. В конце концов огонь погаснет, и тогда сердце обуглится и станет большим черным пятном.
Она налила еще вина, ополоснула лицо, выпила и всхлипнула, но заставила себя допить до конца, села на унитаз, вытерлась махровым полотенцем, встала и взялась за косметику.