Сладкая месть коварного босса
Шрифт:
В этот момент Ева чувствовала себя беспомощной и безумно несчастной. А чувство вины, что тогда из-за неё пострадал Григорий, а теперь может попасть в неприятности и Максим, давило тисками…
— Я ясно выразился? — повторил он безапелляционно.
— Да, я всё сделаю… — обречённо прошептала она, всеми фибрами души не желая повторения истории и снова сожалея, что по её «милости» страдают ни в чём не повинные люди. Особенно те люди, которые имели неосторожность проявить к ней симпатию.
— Со свадьбой спешить не будем, — продолжил отец, — чтобы не пошли разговоры, будто ты беременна. Да и у нас со старшим Лисицыным есть дела, которые нужно решить
Ева на ватных ногах покинула кабинет, прошла мимо матери, которая лишь глянула с сочувствием, и поднялась к себе. Сбросив обувь и упав на кровать прямо в одежде, закрыла глаза и ощутила, как слёзы прочертили мокрые дорожки по вискам. Как горько понимать, что для родного отца ты лишь выгодный капитал, который он планирует как можно более удачно вложить. Ну а мама… мама заложница всей этой ситуации, той жизни, к которой уже прикипела, и не может перечить мужу. И как неприятно думать, что она вот так просто позволит отдать Еву какому-то постороннему мужчине.
Проплакав половину ночи, Евангелина только к утру забылась тяжёлым сном, в котором её преследовал пронзительный взгляд знакомых глаз, а голос, тот самый возмужавший голос говорил, что они ещё встретятся… Но вместо радости от этого почему-то шёл озноб, в груди поселилось не тепло, а странный тянущий холод… словно предчувствие какой-то беды.
Проснувшись в совершенно разобранном состоянии, Ева тем не менее решила, что сейчас просто обязана выполнить все требования отца, чтобы он не привёл угрозы в действие и ничего не сделал Максиму, ну а потом… потом видно будет. До осени очень много времени, всё ещё сто раз может измениться. Вдруг отец решит переиграть ситуацию?
Именно с такими мыслями она отправилась на ту ненавистную фотосессию, и с подобным же настроем вышагивала сейчас рядом с «женихом» в галерее искусств. Отец составил для них двоих «культурную программу», чтобы общественность видела: счастливая пара прекрасно проводит время вместе. И в каждом из таких «культурных» мест обязательно можно было заметить журналистов, которые (разумеется, совершенно случайно там оказавшись!) фиксировали эти прогулки для многочисленных статей и заметок.
— Идём уже, — несколько раздражённо позвал Толик. — Сколько можно залипать на эту фиговину? И так уже два часа тут убили, а у меня через час подписание договора…
— Это не фиговина, а скульптура, — Ева была не меньше раздражена, хотя старалась этого не показывать. — Впрочем, кому я объясняю?!
— Ты что-то сказала? — обернулся жених.
— Да так, мысли вслух…
— Ты с мыслями-то поосторожней, — его тон ударил наотмашь.
И тут Евангелина не выдержала. Только хамства ей и не хватало для счастья, тем более от этого павлина.
— А то что? — спросила она, понизив голос и делая вид, что улыбается, потому что как раз заметила направленный на них объектив фотоаппарата. — Наши отцы крепко повязаны, и ты должен относиться к своей будущей жене как минимум с уважением. А то я могу намекнуть папе, что ты не слишком-то меня ценишь…
— Да он и сам не слишком тебя ценит, разве нет? — с приторной улыбочкой ответил Лисицын. — Иначе почему тогда не сделал официальной преемницей корпорации свою единственную дочь и не поставил её во главе хотя бы дочерней компании, пока сам заправляет в головной? Зачем ищет надёжного зятя?
— Это потому что…
— …потому что
Евангелина закусила щёку, чтобы не выдать «ненаглядному» всё, что она думает относительно его взглядов на их будущую совместную жизнь и отношения к женщинам. А самым неприятным было то, что этот напыщенный сын банкира прав! Отец действительно совсем не ценит её как личность, настолько не верит в силы собственной дочери, что готов пустить в семью совершенно чужого человека, потому что считает его более способным.
— Если ты не забыл, то у меня два высших образования, — она тоже улыбнулась ещё шире, и от этой искусственной гримасы почти свело щёки. — И я за партой не просто штаны (вернее, юбку) протирала, а потом ещё стажировалась в…
— Если бы ты этого не сделала, то была бы совсем жалкой, — Толик приобнял её за талию, и Ева с трудом заставила себя не отстраниться, а подыграть. — Но ведь мы оба знает, что молоденькой девчонке не место в президентском кресле, верно? — прошептал он ей на ухо. — Твои дипломы — это лишь дань имиджу отца.
Евангелина, продолжая улыбаться, хотела ответить ему что-то хлёсткое, так же ударить по самолюбию, но на затылке вдруг зашевелились волосы, а тело покрылось мурашками. Словно за ней кто-то пристально наблюдает, словно… Постаравшись не поддаваться панике и не слишком выдавать обеспокоенность, она как бы невзначай оглядела зал и… Державин! Ева тут же разволновалась, не заметила ли его охрана, приставленная отцом. Но потом мысли побежали совсем в другом направлении. Весь в чёрном, словно вестник апокалипсиса, он стоял в разношёрстной толпе и не мигая смотрел на неё, и этот взгляд пронзал насквозь. Рука склонившегося к ней Толика жгла талию, а глаза Максима опаляли холодом.
— Вот и хорошо, что не споришь, — тем временем нашёптывал Лисицын. — Женщина, пусть даже мажорка, должна знать своё место. Мир бизнеса не для тебя, так что просто расслабься и плыви по течению… — говорил он вкрадчиво.
Мельком глянув на жениха, не заподозрил ли чего, Евангелина вновь перевела взгляд на то место, где должен был стоять Державин, но тот уже затерялся среди людей. Вот только что она видела его тёмный затылок, потом Максима на несколько мгновений закрыли собой какой-то мужчина, женщина и ещё двое мужчин… и всё…
Ева поёжилась, вспоминая его взгляд. Совсем как в том сне. Под ложечкой засосало, а ощущение надвигающейся беды усилилось многократно…
Глава 8
Несколько дней Евангелина пыталась поговорить с отцом, но всё никак не удавалось: тот был очень занят и напряжён. По словам мамы, у них какие-то проблемы в бизнесе, что-то пошло не по плану, поэтому его сейчас лучше не тревожить. Но Ева больше не могла терпеть нахальное поведение жениха, который вёл себя всё более развязно. То лапал её на публике, как бы показывая общественности, что их отношения прогрессируют, то позволял себе вольные высказывания.