Сладкая отрава
Шрифт:
По тому, как вспыхнули щеки Сойки, я знаю: намек на Гейла она поняла. Но я никак не могу разобрать эмоции на ее лице: страх, стыд, смущение? С каждой минутой ее молчания, моя подозрительность растет, как снежный ком. Я снова вспоминаю противные мне картинки с Китнисс и Гейлом в главных ролях, и в руках появляется легкое покалывание – хочется перестать уговаривать Сойку, а просто схватить ее и волоком дотащить до камеры.
– То, как ты собираешься сделать это… – говорит наконец Китнисс, – это не причинит вред ребенку?
–
– А мне?
На пару секунд теряюсь, и уже хочу соврать, но понимаю, что смысла в этом нет.
– Вреда тебе не будет, – произношу я. – Только немного больно…
Китнисс тяжело сглатывает, явно обеспокоенная и не до конца поверившая в мои слова, но все-таки кивает. Я беру ее за руку и веду обратно в темницу. Когда мы проходим мимо Клариссы, моя помощница прожигает Сойку взглядом, но стоит мне кашлянуть, привлекая ее внимание, как на лице девушки появляется добродушная улыбка.
Странные создания – женщины, думаю я, следуя вперед.
Оказавшись в камере, Китнисс присаживается на край кушетки. Молчит, но не выпускает моей руки, хотя я пусть и не настойчиво, но уже пытался освободиться.
– Им что, тоже надо быть здесь? – спрашивает Сойка, указывая головой на двух миротворцев и Клариссу, которые входят в комнату следом за доктором Корпиусом.
– А это проблема? – удивляюсь я.
Китнисс неловко бегает глазами туда-сюда, а потом, будто подобрав нужные слова, говорит:
– Я не хочу, чтобы они видели… Это унизительно, Пит. Пожалуйста?..
Хмурю брови. Я еще могу понять, что Сойке не по душе миротворцы – Китнисс всегда была стеснительной с посторонними мужчинами, но чем ей не угодила Кларисса, я не понимаю.
– Мы вместе. Всегда, – подает голос моя помощница.
Перевожу взгляд с Китнисс на Клариссу, а в камере повисает неловкое молчание. Капитолийка улыбается, ее глаза светятся ярким огнем. Красивая. Слишком красивая, по сравнению с тощей и измученной девушкой, сидящей передо мной. Снова смотрю на Китнисс: она разжимает ладошку, выпускает мою руку из своей, а ее подбородок дрожит, будто она вот-вот снова заплачет.
– Выйдите все, кроме доктора, – говорю я.
Миротворцы подчиняются мгновенно, а вот Кларисса явно не согласна.
– Но, Пит!.. – возмущается помощница, но я не даю ей закончить.
– Выйди! – командую я.
Кларисса знает разницу между просьбой и приказом: интонация четко отмерена, голос спокоен, но пронизан сталью. Всплеснув руками, она выходит вслед за миротворцами, громко хлопнув металлической дверью.
Перевожу взгляд на Китнисс. Она упорно смотрит в пол, а костяшки ее пальцев побелели от усилия, с которым она сжимает кулаки.
– Ложись, – говорю я уже спокойней, и Сойка послушно укладывается на спину, вытянув руки по швам и не проронив ни слова.
Доктор подходит к нам, в его руке бутылка с обеззараживающей
– Оголите живот, мисс Эвердин, – просит Корпиус, и Китнисс, наконец, удостаивает меня взглядом. Мимолетным, испуганным и… злым?
Сойка послушно приподнимает майку. Округлость ее живота приковывает к себе мое внимание, и я ощущаю внутри приятное волнение. Неужели все-таки там, внутри тела Китнисс, бьется сердце моего ребенка? Сына или дочки…
Стараюсь отогнать преждевременные надежды, ибо уже не единожды я обжигался, связавшись с Сойкой, но сердце все равно трепещет в предвкушении.
Доктор смачивает тампон и протирает им небольшой участок светлой кожи Китнисс чуть левее пупка.
– Вам стоит держать ее, мистер Мелларк, – не громко говорит Корпиус, обращаясь ко мне.
Китнисс слышит его слова и беспокойно ерзает на своем месте.
– Ты обещал мне, что с ребенком все будет нормально, – произносит она, придерживая майку под грудью. Я киваю, подтверждая наш уговор.
Когда доктор достает из своего медицинского чемодана шприц и иглу к нему, даже мне становится не по себе. Что уж говорить о Китнисс, которая, при виде длинной и достаточно толстой иголки, громко охает и инстинктивно отползает в сторону от доктора.
– Я же просил держать! – недовольно бурчит Корпиус, постукивая пальцем по корпусу шприца и насаживая на него металлическую иглу.
Мне не приходит на ум ничего, кроме как подтащить Сойку обратно на край кушетки и усестся на нее верхом, чтобы она не смогла сдвинуться с места. Китнисс возмущенно говорит: “Слезь с меня!”, но я остаюсь на месте.
Чем ближе к животу подносит иглу Корпиус, тем беспокойнее становится Сойка. Ее руки уже не сжимают края майки, а стремительно оказываются на животе, прикрывая место, которое было обеззаражено.
– Что за дела? – злится доктор. – Вы что, мистер Мелларк, сюда поиграть пришли или вам все-таки нужны ответы?
Не смотря на устрашающий вид иглы, я помню, что малышу это не повредит. А Китнисс… Переживет… Это же не смертельно?
Ловлю руки Сойки и прижимаю к бокам, фиксируя и обездвиживая ее. Доктор вновь протирает ватой участок будущего укола, и, наконец, кончик иглы касается нежной кожи, чуть надавливая на нее. Китнисс вздрагивает, но я держу ее, не давая сбежать.
Мгновение, и игла резко погружается в живот Сойки, а из ее горла раздается дикий крик. Она дергает руками, пытается скинуть меня с себя, но у нее не выходит. Запоздало я понимаю, что ей ведь не сделали даже обезболивающего укола, но, скорее всего, нельзя – может навредить малышу.
Это на время приглушает мою совесть, но чем глубже в тело Китнисс входит игла, тем больше я сомневаюсь в гуманности такого метода определения отцовства. Сойка вопит, заливаясь слезами, и не прекращает попыток вырваться из моей хватки.