Сладкий грех
Шрифт:
В ответ он привлек Лотту к себе и стал целовать. Дыхание на мгновение покинуло ее. Он осыпал ее шею и щеки легкими поцелуями, прижимаясь губами к нежной ямочке под ухом, смахнув тонкие завитки волос, выбившиеся из прически.
— Я не стану делить вас ни с кем, — тихо произнес он, проводя кончиком языка по ее ключице. Лотта затрепетала в его руках. — Вы моя, Лотта.
Это не было признанием в любви в обычном смысле этого слова, однако большее из того, на что она могла рассчитывать, и приносило удовлетворение, заставляя желать лучшего.
Пальцы Эвана заскользили по кружеву корсажа.
— Еще одно скромное платье, — усмехнулся он. — Вы делаете
Его рука была уже на ее груди. Лотта почувствовала, как твердеют соски под его ладонью. Она невольно выдохнула, а Эван прильнул к ее губам долгим и глубоким поцелуем. Корсаж уже был опущен, чтобы не мешать его пальцам ласкать и дразнить ее грудь. Лотта чувствовала, как теряет способность управлять своими чувствами. Часто ее отношения с мужчинами основывались на хорошо просчитанной чувственности, она проделывала это каждое утро, умышленно соблазняя Эвана, заставляя желать ее. Все потому, что его желание давало уверенность в себе и своей безопасности. В отличие от большинства ее любовников у него хватило бы темперамента поменяться ролями и заставить ее жаждать продолжения. Но, надо сказать, у нее не было желания противиться его воле. Лотта подумала, что грех еще никогда не казался ей столь сладким.
Ее голова медленно склонялась на подушки кареты, по мере того как его губы заменили пальцы на ее груди. Эван осторожно, будто пробуя на вкус, прошелся языком по теплой коже, сжимая в руках это выгнутое страстью тело. Ее кожа с мучительной чувствительностью воспринимала каждое его прикосновение. Соски затвердели, и жестокое желание упругой пружиной распрямлялось где-то внутри. Но она знала, что Эван не станет торопиться удовлетворять его. Чем сильнее она трепетала в его руках, тем более жгучим было его наслаждение.
Короткий стон вырвался у Лотты, когда руки Эвана соскользнули с ее плеч, спуская корсаж платья еще ниже. Теперь она была обнажена до талии. Руки похолодели, она вся дрожала и чувствовала себя уязвимой. Много раз ей приходилось выставлять себя напоказ в платьях, которые едва ли что-то скрывали. Странно, но Эван обладал искусством так расчетливо обнажать ее тело, что каждый его взгляд и прикосновение вызывали в ней чувство крайней незащищенности. Он снова склонился над ее грудью, дотрагиваясь, пощипывая и вытягивая жесткие бугорки сосков до тех пор, пока она не застонала. Его рот, горячий и открытый, тут же прильнул к ее губам.
— Молчите, — прошептал он, и Лотте почудился смех в его голосе. — Наш возница слишком стар, чтобы выдержать шок, если услышит вас.
Сознание Лотты как-то откликнулось на его слова, хотя его рука была уже под ее юбками, нащупывая влажную, горячую сердцевину. Он стиснул ее пальцами, доставив нестерпимое наслаждение, быстрое, длящееся всего лишь момент и влекущее за собой следующее, пока не захотелось закричать. Обнаженная кожа спины чувствовала прикосновение шершавого бархата сиденья и холодок вечернего воздуха. Движения Эвана становились разочаровывающе легкими, и Лотта знала — ничто не заставит его изменить себе. Он позволит ей дойти до конца, лишь когда сам будет к этому готов. Лотта испытывала мучительное наслаждение, которое ее тело молило разрешить.
Она изогнулась в его руках, желая закончить, но он только замедлил движения, превратив в легкие прикосновения, продляя ее сладкую муку и делая нестерпимым желание достигнуть вершины блаженства.
Дрожь сотрясала все ее тело, мускулы живота сжимались в отчаянной попытке достигнуть удовлетворения. Эван на мгновение прервал движение. Кожа Лотты горела от возбуждения,
— Странно, но ни с одной из женщин я не стал бы сдерживать себя. А вот с вами, Лотта… — признался он, зарывшись губами в ее волосы. — Меня поглотило потрясающее чувство собственника, которое по силе сравнимо лишь со страстью обладания вами, — задумчиво произнес Эван, остановившись ярко заблестевшими глазами на ее лице. — Но несомненно одно — если погаснет один из нас, то же произойдет и с другим.
Молчание повисло в карете. Лотте казалось, что наслаждение отступает из ее тела, как волна прилива. В голове прояснилось, сознание восстанавливалось, холодное и трезвое, голос сердца умолк.
— Несомненно, — согласилась она. Спущенный корсаж начал ее смущать, и Лотта поспешила восстановить разрушенную гармонию. Она негодовала на себя за то, что все еще ощущала отголоски любовного трепета.
Всего на одно краткое мгновение ревность, которую продемонстрировал Эван, подняла и согрела ее, обманув своей силой. Но ревность еще не любовь, а всего лишь примитивное предъявление прав на нее. Глупо путать такие разные понятия. Лотта понимала, что Эван испытывает к ней сильное плотское желание. Это не более чем похоть, которая горит неровным пламенем и угасает, оставив после себя горстку холодного пепла.
— Не желаете вернуться ко мне сегодня ночью? — спросила Лотта, легко касаясь его руки. Ни на секунду ей не хотелось бы показать ему свою боль.
— Нет, — после некоторой паузы ответил Эван. Лотте почудилось, что он улыбнулся, хотя она не могла в точности разглядеть в темноте. — У меня еще есть работа, вы будете только отвлекать меня от нее.
— Работа? — переспросила она. — Как это?
— Буду писать письма… — уклончиво ответил Эван. Лотте показалось, что он намеренно не стал объяснять деталей. — Также следует подготовиться к разговору с мистером Дастером, который отвечает за соблюдение правил нашего пребывания здесь, — закончил он, быстро и легко поцеловав напоследок, перед тем как покинуть карету. — Прошу извинить меня… До завтра.
— До завтра, — сказала Лотта.
Короткое путешествие в Монастырский приют показалось ей невероятно одиноким. Сидя в темноте кареты, она не вспоминала слова Эвана о чувствах к ней, пытаясь понять, что за работа может ожидать его сегодняшней ночью. Ей было бы легче думать об этом, чем допустить воспоминание о больно ранящих словах насмешки и презрения.
Значит, дела и письма… Как раз то, что требуется для Тео.
И то, что Эван никогда не станет обсуждать с ней.
Сомневаться не приходится, Эван слишком закрытый человек, ему никогда не придет в голову делиться чем-либо с ней, в особенности секретами, от которых может зависеть его жизнь. Нужно быть очень наивной или совершенно его не знать, чтобы на что-то надеяться. Лотта знала, что Эван не доверяет никому, и меньше всего ей.