Сладкий грех
Шрифт:
Твоя преданная подруга Кларисса Бингхем».
Слова «общий друг» и «при первой же возможности» были жирно подчеркнуты.
Лотта вздохнула. Втайне ей так хотелось верить, что Тео забудет о ее задании. Ей нечего ему сообщить, и вовсе не потому, что она не слишком старательно шпионила за Эваном, просто не было никаких писем, оставленных без присмотра, никаких таинственных незнакомцев, общающихся с помощью тайных знаков. И что же ей делать? Тео просто просил наблюдать за всем происходящим, что она и делала. Но не видела ровным счетом ничего. Похоже, Эван подозревает о ее задании и старается разрушить коварные
Лотта запаниковала, чувство вины сжало ей горло. Напоминание Тео могло означать только одно — у нее слишком мало времени. Если ей не удастся предоставить ему какую-нибудь информацию в ближайшее время, Тео прервет связь, и ее надежды на будущее угаснут. Как только Эван оставит ее, не останется никого, кроме Тео, способного поддержать ее. Его обещание помочь в обмен на информацию должно стать путеводной нитью на ближайшее время. Кроме того, она сама должна оставить Эвана, сохранив свою гордость и самоуважение. Не стоит ждать, пока он смилостивится отпустить ее.
Схватив последний оставшийся на столе лист бумаги, Лотта принялась быстро писать:
«Моя дорогая Кларисса!
Как приятно получить весточку от тебя! Надеюсь, у тебя все хорошо, и ты не слишком скучаешь над моими письмами. Боюсь, мне нечем тебя развлечь. Наш друг ведет очень примерную жизнь и не совершает ничего, что могло бы возбудить твое любопытство. По временам мне кажется, что ты ошибаешься в своем мнении о нем. Но если произойдет что-нибудь стоящее внимания, я непременно сразу же сообщу. Надеюсь вскоре порадовать тебя новостями. Остаюсь вечно преданной тебе подругой…»
Скрепив письмо печатью, она надписала адрес, который ей оставил Тео, и лично отнесла письмо на почту. Лотта чувствовала себя самой низкой предательницей.
За каждого нарушившего договор пленника полагалась награда в десять шиллингов тому, кто помогал схватить его. Учитывая это, Эван проявлял особенную осторожность во время ночных вылазок. Британцы с обычной пунктуальностью для слежки за ним всегда нанимали одного и того же господина по имени Понсонби, который снимал на лето поместье Стерлингс. Эвану всегда казалось, что на Понсонби просто крупными буквами написано «шпион», когда он, как прыщ на заднице, торчал на рынке, стараясь не выпускать из виду французских офицеров. Эван даже сочувствовал ему. Понсонби так легко обвести вокруг пальца. Ему никак не удавалось собрать хоть сколько-нибудь полезную информацию для своих хозяев. Неудивительно, что им пришлось прибегнуть к помощи Лотты, сделав ставку на ее близость к Эвану. Весьма вероятно, у британцев есть другие шпионы и информаторы. Предательство — столь обычное дело. Доверия не стоит никто.
В эту ночь Эван осторожно выбрался из гостиницы, едва часы на церкви пробили полночь, направляясь к дому Лотты. Для тех, кто находился на поселении, был установлен комендантский час. С восьмичасовым ударом все пленные обязаны возвращаться по домам. Эван знал, что правительственный чиновник Дастер, который отвечал конкретно за него, сейчас спокойно спит в своей постели, свято уверенный в том, что Эван занят своей любовницей. Предыдущие несколько недель Эван с неизменным постоянством оставался у Лотты после комендантского часа. Сам Дастер слишком замкнут и стеснителен, ему очень не хотелось слишком вдаваться в подробности этого дела.
Ночь выдалась теплая, на ясном небе ярко сиял тонкий серп луны. Из темноты отделилась
Дойдя до угла Прайори-Лейн, он вдруг ускорил шаг настолько, что растерявшийся Понсонби пропустил момент, когда Эван проскользнул в садовую калитку. Вместо того чтобы войти в дом, он тихонько обогнул его, вышел в яблоневый сад. Здесь помедлил минуту, прислушиваясь, нет ли слежки. Все тихо. Понсонби, должно быть, слоняется где-нибудь по улице, раздумывая, стоит ли дожидаться появления Эвана, или он останется на всю ночь оттачивать свой сексуальный талант. Бедняга Понсонби, у него и в самом деле удручающе скучная работа.
В Монастырском приюте горел свет. Эван помедлил и расслышал звуки музыки, плывущие в теплом летнем воздухе. Должно быть, Лотта играла на рояле в гостиной. А ведь он даже не знал о том, что она умеет играть. Эвана посетило удивительное ощущение, что его волнует все, связанное с ней. В жизни Лотты и ее характере много такого, о чем он даже не подозревает. Вот и рояль — всего лишь часть меблировки съемного дома. Эвану и в голову не приходила мысль о том, что он может доставить удовольствие Лотте. Как хотелось ему сейчас, чтобы это было его личным выбором, а не простым случаем.
Он все медлил уходить, прислушиваясь к переливам мелодии, в которую вплетался какой-то посторонний высокий звук, богатый и насыщенный, распадающийся каскадами. Канарейка! Та самая, что день за днем молчала, сидя на жердочке в своей клетке. Эван уже давно перестал ее замечать. И вот — она запела! Невероятно!
Он развернулся и пошел назад к двери дома. Ему хотелось увидеть Лотту. Его притягивали эти освещенные окна, тихая музыка. Он всегда старался не слишком открываться ей, когда они проводили время вместе. Иногда между ними возникала большая доверительность, но Эван всегда вовремя отступал. Он из тех мужчин, кто не позволяют себе никогда откровенничать с женщинами. Во всяком случае, прежде никогда он не испытывал в этом потребности. Только с Лоттой вдруг захотелось душевной близости, вот как сейчас. Но он должен преодолеть свою слабость. В постели он требовал от Лотты необузданности, и она никогда не отказывала ему. То, что происходило между ними, граничило с одержимостью. Но ускользало нечто важное, соединившее их первые дни знакомства в Лондоне — более глубокое, чем простое физическое влечение. Как это вернуть?
Казалось, музыка постепенно начинает набирать темп, переходя в мелодию, которую он не раз слышал на народных гуляньях от бродячих шарманщиков. Эван узнавал в ней хрипловатый медный тембр бродячего цирка, музыки его детства. Он вспомнил запах лошадей и яркие костюмы акробатов, делающих сальто, клоунов с выбеленными лицами, наездниц. Среди них была его мать. Она протягивала к нему руки, от нее исходило тепло и запах цветов, она улыбалась. В пятнадцать он сбежал из Итона и исколесил пол-Европы, чтобы найти ее, переезжал из города в город вслед за бродячим цирком, всюду почти успевая, но так и не встретившись с ней. Где она сейчас, Эван не имел представления. Жива ли она?